Карл Маркс - Собрание сочинений, том 9

«Кое-кто хотел бы, чтобы мы уже во время переговоров прибегали к угрозам, не будучи готовыми к войне в случае неудачи этих переговоров. Если бы мы твердили о войне, думая на самом деле о нейтралитете, если бы мы угрожали армией, а потом спрятались бы за какую-нибудь официальную бумагу, если бы мы вызывающе размахивали мечом в момент обсуждения вопроса, а кончили бы тем, что в час битвы взялись бы за перо, чтобы настрочить кучу протестов, — мы поступали бы как хвастливые трусы, навлекли бы на себя презрение всей Европы и стали бы посмешищем в ее глазах». (Палата общин, 30 апреля 1823 года.)

Наконец, мы подходим к прениям по греко-турецкому вопросу, впервые доставившим лорду Пальмерстону возможность проявить свой несравненный талант неутомимого и непоколебимого защитника русских интересов как в кабинете министров, так и в палате общин. Одну за другой воспроизвел он, словно эхо, все ходячие фразы, пущенные в ход Россией о турецких зверствах, греко-православной цивилизации, свободе совести, христианстве и т. д. Но прежде всего мы видим, как он в качестве министра отвергает всякую попытку осудить

«похвальное поведение адмирала Кодрингтона», послужившее причиной разгрома турецкого флота при Наварине, признав при этом, что «это сражение произошло с державой, с которой мы не находимся в состоянии войны», и что оно является «прискорбным событием». (Палата общин, 31 января 1828 года.)

После того как он затем покинул свой пост, он обрушился с целой серией нападок на лорда Абердина, упрекая его в том, что тот слишком медленно выполняет приказы России.

«Где были наша быстрота и энергия, когда дело шло о выполнении наших обязательств по отношению к Греции? Уже приближается июль 1829 г., а все еще не выполнен договор, заключенный в июле 1827 года… Правда, из Мореи турки вытеснены… Но почему были приостановлены военные действия французов на Коринфском перешейке?.. Последовало вмешательство со стороны Англии с ее узколобой политикой и их дальнейшее успешное продвижение было задержано… И почему бы союзникам не поступить с областями к северу от перешейка так же, как поступили они с областями к югу от него, и не занять сразу всю территорию, которая должна быть предоставлена Греции? Я полагаю, что союзники вели с Турцией достаточно много переговоров о Греции». (Палата общин, 1 июня 1829 года.)

Общеизвестно, что в это время князь Меттерних оказывал противодействие посягательствам России, и русским дипломатическим агентам было поэтому поручено — вспомним депеши Поццо-ди-Борго и князя Ливена — изображать Австрию как непримиримого врага освобождения Греции и европейской цивилизации, успехи которой были-де единственной целью русской дипломатии. Благородный лорд естественно следует по этой проторенной дорожке.

«Вследствие узости ее взглядов и злосчастных предрассудков, господствующих в ее политике, Австрия почти опустилась до уровня второстепенной державы».

Вследствие же колеблющейся политики Абердина Англия выглядит

«главным звеном в той цепи, составными частями которой являются Мигел, Испания, Австрия и Махмуд… В задержке с выполнением июльского договора народ усматривает не столько страх перед турецким сопротивлением, сколько непреодолимую неприязнь к свободе Греции». (Палата общин, 1 июня 1829 года.)

Снова и снова нападает он на Абердина за антирусский характер его дипломатии: {29}

«Я, с своей стороны, не удовлетворен некоторыми депешами английского правительства; хотя они, без сомнения, хорошо читаются, достаточно отшлифованы, отстаивают в общих чертах целесообразность примирения с Россией; по вместе с тем они сопровождаются чересчур, быть может, сильным выражением чувств, которые Англия питает к Турции и, если их будет читать заинтересованная сторона, то легко может показаться, что они означают большее, чем на самом деле желали сказать их авторы… Я бы хотел, чтобы Англия приняла твердое решение — и это почти единственно приемлемый курс — ни при каких обстоятельствах и ни в коем случае не становиться в этой войне на сторону Турции и чтобы она открыто и чистосердечно заявила об этом Турции… Существуют три наиболее безжалостные вещи: время, огонь и султан». (Палата общин, 16 февраля 1830 года.)

Здесь я должен напомнить читателю некоторые исторические факты, чтобы не оставить никаких сомнений насчет характера филэллинских чувств благородного лорда.

Россия заняла Гокчу, полосу земли, граничащую с озером Севан, — бесспорное персидское владение, — и в качестве возмещения за ее эвакуацию потребовала от Персии отказа от притязаний на другую часть персидской территории, на Капан. Когда Персия отказалась уступить, Россия начала против нее войну, одержала победу и принудила ее в феврале 1828 г. подписать Туркманчайский договор. По этому договору Персия должна была выплатить России возмещение в два миллиона фунтов стерлингов и уступить провинции Эривань и Нахичевань, включая крепости Эривань и Аббасабад. Единственной целью этого договора, по словам Николая, являлось установление общей границы по Араксу, что, по его утверждению, являлось якобы единственным средством к устранению всяких будущих споров между обоими государствами. Но в то же время он отказался возвратить Персии Талыш и Моган, расположенные на персидском берегу Аракса. Наконец, Персия обязалась также не держать военного флота на Каспийском море. Таково было происхождение русско-персидской войны и таковы были ее результаты.

Что касается религии и свободы Греции, то Россия заботилась о них в то время так же мало, как мало в настоящее время заботится бог православных о судьбе ключей церкви «гроба господня» или знаменитого «купола» [305]. Традиционная политика России издавна состояла в том, чтобы побуждать греков к восстанию, а затем покидать их, предоставляя мести султана. Симпатии России к возрождению Эллады были столь сильны, что на Веронском конгрессе она рассматривала греков как мятежников и признавала за султаном право отвергать всякое иностранное вмешательство в отношения между ним и его христианскими подданными. Более того, царь предлагал свою «помощь Порте в деле подавления мятежников» — предложение, которое, само собой разумеется, было отклонено. После провала этой попытки он обратился уже к великим державам с прямо противоположным предложением: «послать в Турцию армию, которая продиктовала бы мир под стенами Сераля». Для того чтобы связать царю руки чем-то вроде общего выступления, другие великие державы заключили с ним в Лондоне 6 июля 1827 г. договор [306], по которому они взаимно обязались, в случае необходимости, уладить спор между султаном и греками силой оружия. За несколько месяцев до подписания этого договора Россия заключила с Турцией договор — Аккерманскую конвенцию [307], — обязавшись по нему отказаться от всякого вмешательства в греческие дела. До заключения этого договора Россия побудила персидского наследника престола напасть на Оттоманскую империю и осыпала Порту самыми грубыми оскорблениями с целью толкнуть ее на разрыв. Посло всего этого английский посол предъявил Порте условия Лондонского договора от 6 июля 1827 года; он действовал опять-таки от имени России и других держав. С помощью затруднений, вызванных этим нагромождением лжи и обмана, Россия нашла, наконец, предлог к войне 1828–1829 годов. Эта война закончилась Адрианопольским договором, содержание которого резюмируют следующие выдержки из известной брошюры Мак-Нейла «Продвижение России на Востоке»: