Карл Маркс - Собрание сочинений, том 9

17 августа 1846 г. он заявил, что

«от пребывания в Кракове агента с консульскими полномочиями совершенно не зависит, будет Венский договор соблюдаться и выполняться великими державами Европы или нет».

28 января 1847 г., когда от Пальмерстона снова потребовали представления документов относительно причин отказа от назначения британского консула в Краков, он заявил, что

«этот вопрос не стоит ни в какой необходимой связи с прениями по вопросу об аннексии Кракова, и он не видит никакой пользы в том, чтобы возобновлять острые дебаты о предмете, имевшем лишь преходящий интерес».

Таким образом, он остался верен высказанному им еще 17 марта 1837 г. взгляду относительно представления парламенту государственных документов:

«Если документы относятся к вопросам, которые еще рассматриваются, их представление опасно; если же они относятся к вопросам, отошедшим в прошлое, то они, очевидно, не принесут никакой пользы».

Британское правительство было очень хорошо осведомлено о том, какое значение имеет Краков не только в политическом, но и в торговом отношении. Его собственный консул в Варшаве полковник Дьюпла сообщал ему:

«С тех пор как Краков был возведен в ранг самостоятельных государств, он постоянно служил складочным пунктом для весьма значительного количества английских товаров, которые поступали туда через Черное море, Молдавию и Галицию и даже через Триест, а потом расходились в окружающие страны. С течением времени он окажется связанным железнодорожными линиями с крупными железнодорожными магистралями Богемии, Пруссии, Австрии… Он является также центральным пунктом важного железнодорожного пути между Адриатическим и Балтийским морями. С Варшавой у него будет установлено прямое железнодорожное сообщение… Поскольку можно почти с уверенностью предвидеть, что каждый важный пункт Леванта и даже Индии и Китая будет соединен с Адриатическим морем, то нельзя отрицать, что и для Англии было бы крайне важно в торговом отношении иметь в центре великой железнодорожной сети, соединяющей западный континент с восточным, такой пункт, как Краков».

Лорд Пальмерстон сам был вынужден признать в палате общин, что краковское восстание в 1846 г. [312] было сознательно спровоцировано тремя державами.

«Я полагаю, что первоначальное вступление австрийских войск на территорию Кракова произошло по просьбе краковского правительства. Но потом эти австрийские войска были выведены. Причины их ухода до сих пор еще не объяснены. Вместе с ними удалились правительство и власти Кракова, и непосредственным или, по крайней мере, ближайшим последствием этого ухода было создание в Кракове временного правительства». (Палата общин, 17 августа 1846 года.)

22 февраля 1846 г. австрийская армия, а за ней русская и прусская заняли Краков. 26-го того же месяца префект Tapнова выпустил прокламацию, в которой призывал крестьян убивать своих помещиков, обещая им за это «приличное денежное вознаграждение». За этой прокламацией последовали галицийские эксцессы и убийство около двух тысяч помещиков. 12 марта появилась австрийская прокламация к «верноподданным галичанам, которые поднялись на защиту порядка vs. закона и уничтожили врагов порядка». В официальной «Gazette» [313] от 28 апреля князь Фридрих фон Шварценберг заявил, что «события, которые имели место, были санкционированы австрийским правительством», а оно, несомненно, действовало по общему плану с Россией и лакеем царя — Пруссией. После всех происшедших мерзостей лорд Пальмерстон счел уместным сделать в палате общин следующее заявление:

«Я слишком глубоко верю в то, что правительства Австрии, России и Пруссии должны будут руководствоваться чувством справедливости и уважения к праву, чтобы предположить, что у них появится склонность или намерение поступить с Краковом не так, как он вправе рассчитывать на основании договорных обязательств». (Палата общин, 17 августа 1846 года.)

У благородного лорда была тогда одна лишь забота: отделаться от парламента, сессия которого как раз приближалась к концу. Он уверял палату общин, что «со стороны британского правительства будет сделано все для того, чтобы обеспечить должное уважение к условиям Венского договора». Но когда г-н Юм выразил сомнение в том, «намерен ли лорд Пальмерстон потребовать удаления австрийских и русских войск из Кракова», благородный лорд просил парламент не придавать значения мнению г-на Юма, так как он располагает гораздо лучшей информацией и убежден, что оккупация Кракова является «временной». От парламента 1846 г. отделались таким же образом, как впоследствии от парламента 1853 г., но тут появилась австрийская прокламация от 11 ноября 1846 г. о включении Кракова в состав австрийских владений. Когда 19 января 1847 г. парламент снова собрался, он узнал из тронной речи, что Кракова больше не существует, но что вместо него имеется протест доблестного Пальмерстона. Но чтобы лишить этот протест даже тени какого-либо значения, благородный лорд именно в это время умудрился втянуть Англию в спор с Францией из-за испанских браков [314], — спор, который едва не вызвал столкновение между двумя странами. Эта политика была беспощадно раскритикована г-ном Смитом О'Брайеном. Французское правительство обратилось к Пальмерстону с предложением принять участие в совместном протесте против захвата Кракова. На это лорд Норманби, согласно инструкциям благородного виконта, ответил, что правонарушение, которое совершила Австрия, осуществляя аннексию Кракова, не больше того, которое совершила Франция, устроившая бракосочетание герцога Монпансье с испанской инфантой: первый акт является нарушением Венского договора, второй — Утрехтского договора [315]. Но ведь Утрехтский договор, хотя и возобновленный в 1782 г., был окончательно аннулирован антиякобинской войной и потому с 1792 г. потерял всякую силу. Никто в парламенте не знал этого лучше благородного лорда, который сам в связи с дебатами о блокаде Мексики и Буэнос-Айреса [316] сообщил парламенту, что

«условия Утрехтского договора давно уничтожены превратностями войны, за исключением одного только пункта о границах Бразилии и Французской Гвианы, так как этот пункт прямо включен в Венский договор».

Мы еще не исчерпали перечня усилий, сделанных благородным лордом для противодействия посягательствам России на Польшу.

Между Англией, Голландией и Россией существовало любопытное соглашение: так называемый русско-голландский заем. Во время антиякобинской войны царь Александр сделал заем у гг. Гопе и К° в Амстердаме. После падения Бонапарта король Нидерландов {Вильгельм I. Ред.} , «желая должным образом вознаградить союзные державы за освобождение его страны», а также за аннексию Бельгии, на которую он не имел ни малейшего права, предложил России — другие державы отказались от своих претензий в ее пользу, ибо она испытывала тогда острую финансовую нужду, — заключить с ней договор, по которому он обязывался оплатить долг России гг. Гопе и К° в 25 миллионов гульденов, выплачивая его по частям. Чтобы компенсировать Голландию за учиненный по отношению к ней грабеж — захват ее колоний у мыса Доброй Надежды, а также Демерары, Эссекибо и Бербиса, Англия присоединилась к этому соглашению и обязалась уплачивать определенную часть назначенной России субсидии. Это соглашение было включено в Венский договор, но вместе с определенным условием, что «платежи прекратятся, если до погашения всего долга уния между Голландией и Бельгией будет разорвана». Когда Бельгия, в результате революции, отделилась от Голландии [317], последняя, разумеется, отказалась от дальнейшей выплаты России своей доли {35} . С другой стороны, не оставалось никаких оснований для того, чтобы, как констатировал г-н Херрис, «Россия могла предъявить хотя бы малейшие претензии на продолжение уплаты долга со стороны Англии». (Палата общин, 26 января 1832 года.)