Карл Маркс - Собрание сочинений, том 9

«Очень скоро он» (Гирш) «стал интриговать вместе с некоторыми сторонниками Маркса, особенно с неким Лохнером, чтобы взорвать Общество. Вследствие этого за ним стали наблюдать. Он был уличен и т. д. По моему предложению его исключили; Лохнер вступился за него и был тоже исключен… Гирш стал интриговать теперь против О. Дица… Интрига была немедленно вновь раскрыта».

О том, что Гирш, по предложению г-на Виллиха, был, как шпион, изгнан из Общества рабочих на Грейт-Уиндмилл-стрит, я сам говорю в «Разоблачениях», стр. 67 [393]. Это изгнание не имело никакого значения в моих глазах, так как я узнал, что — как это подтверждает теперь и сам г-н Виллих — причиной его послужили не доказанные факты, а подозрения о каких-то воображаемых интригах Гирша со мной. Я знал, что в этом преступлении Гирш неповинен. Что касается Лохнера, то он требовал доказательств вины Гирша. Г-н Виллих ответил, что неизвестно, на какие средства живет Гирш. А на какие средства живет г-н Виллих? — спросил Лохнер. За это «недостойное» замечание Лохнер был привлечен к суду чести и, так как, несмотря на все увещевания, он не хотел покаяться в этом грехе, то был «исключен». После того как Гирш был исключен, а за ним последовал Лохнер, Гирш стал интриговать

«теперь главным образом против О. Дица вместе с одним очень подозрительным бывшим саксонским полицейским агентом, который выдвинул обвинение против Дица».

Штехан, совершив побег из одной ганноверской тюрьмы, прибыл в Лондон, вступил в виллиховское Общество рабочих и выдвинул против О. Дица обвинение. Штехан не был ни «подозрительным», ни «бывшим саксонским полицейским агентом». Выступить с обвинениями против О. Дица Штехана побудило то обстоятельство, что судебный следователь показал ему в Ганновере ряд его собственных писем, адресованных им в Лондон Дицу, секретарю виллиховского Комитета [394]. Почти одновременно с Штеханом появились Лохнер, Эк-кариус II, только что выпущенный из ганноверской тюрьмы и высланный, Гимпель, которого разыскивали на основании приказа об аресте по делу об участии в шлезвиг-гольштейнских событиях, и Гирш, который в 1848 г. сидел в Гамбурге из-за одного революционного стихотворения и выдавал себя за человека, снова преследуемого полицией. Вместе с Штеханом они составили своего рода оппозицию и совершили грех против святого духа, выступив против вероучения г-на Виллиха на публичных дискуссиях Общества. Все они выражали удивление по поводу того, что ответом на обвинение Штеханом Дица явилось исключение Гирша Виллихом. Вскоре все они вышли из Общества рабочих и образовали вместе с Штеханом отдельное общество, просуществовавшее некоторое время. Со мной они установили связь лишь после своего выхода из общества г-на Виллиха. Благородное сознание выдает свою лживость тем, что извращает хронологию и совершенно игнорирует Штехана, это необходимое, но неудобное промежуточное звено.

Я говорю на стр. 66 «Разоблачений»: «Незадолго до открытия заседаний кёльнского суда присяжных Кинкель и Виллих послали одного портновского подмастерья {А. Геберта. Ред.} в качестве эмиссара в Германию» [395]и т. д.

«Почему», — восклицает с негодованием благородное сознание, — «почему г-н Маркс делает упор на том, что это был портновский подмастерье?»

Я вовсе не «делаю упора» на том, что это был портновский подмастерье, как, например, благородный муж делает упор на том, что Пипер — «домашний учитель у Ротшильда», хотя Пипер в результате кёльнского процесса коммунистов потерял свое место у Ротшильда, став вместо этого членом редакции органа английских чартистов {«People's Paper». Ред.} . Я просто называю портновского подмастерья портновским подмастерьем. Почему? Ибо я должен был умолчать о его имени и в то же время показать гг. Кинкелю и Виллиху, что я вполне осведомлен о личности их эмиссара. Благородное сознание обвиняет меня поэтому в государственной измене по отношению ко всем портновским подмастерьям и старается заполучить их голоса пиндаровой одой в честь портновских подмастерьев. Щадя добрую славу портновских подмастерьев, благородное сознание великодушно умалчивает о том, что Эккариус — на которого оно указывает как на одного из изгнанных козлищ — является портновским подмастерьем, что нисколько не помешало до сих пор Эккариусу быть одним из крупнейших мыслителей немецкого пролетариата и завоевать себе своими английскими статьями в «Red Republican», «Notes to the People» [396]и в «People's Paper» авторитет даже среди чартистов. Вот каким способом г-н Виллих опровергает мои разоблачения относительно деятельности посланного им и Кинкелем в Германию портновского подмастерья.

Теперь перейдем к случаю с Хенце. Благородное сознание пытается выпадом против меня прикрыть свою собственную позицию.

«Между прочим он» (Хенце) «ссудил Марксу 300 талеров».

В мае 1849 г. я сообщил г-ну Ремпелю о финансовых затруднениях «Neue Rheinische Zeitung», возраставших вместе с ростом числа подписчиков, ибо расходы приходилось покрывать наличными деньгами, а взносы поступали лишь с опозданием; кроме того, значительный дефицит создался из-за дезертирства почти всех акционеров, вызванного статьями в защиту парижских июньских инсургентов, а также статьями против франкфуртских парламентариев, берлинских соглашателей и членов мартовских союзов [397]. Г-н Ремпель направил меня к Хенце, который ссудил «Neue Rheinische Zeitung» под мое письменное поручительство 300 талеров. Хенце, которого самого тогда преследовала полиция, счел необходимым покинуть Хамм и отправился со мной в Кёльн, где меня ожидало известие о том, что я подлежу высылке из пределов Пруссии. 300 талеров, занятые мной у Хенце, 1500 талеров, внесенных подписчиками, которые я получил через прусскую почту, принадлежавшая мне скоропечатная машина и пр. — все это пошло на погашение долгов «Neue Rheinische Zeitung» наборщикам, печатникам, бумагопродавцам, конторщикам, корреспондентам, персоналу редакции и т. д. Никто не знает этого лучше, чем г-н Хенце, так как он сам одолжил моей жене дорожную сумку для упаковки ее серебра и отправки его в ломбард во Франкфурт, чтобы мы могли раздобыть таким образом средства для наших личных нужд. Бухгалтерские книги «Neue Rheinische Zeitung» хранятся в Кёльне у купца Стефана Наута, и я уполномочиваю благородное сознание получить там официально заверенную выписку из этих книг.

После этого отступления вернемся к делу.

«Разоблачения» не видят ничего загадочного в том, что г-н Виллих был другом Хенце и получал от него денежную помощь. Они находят загадочным (стр. 65 [398]), что Хенце, у которого ведь был произведен домашний обыск и были захвачены бумаги, который был уличен в том, что дал в Берлине пристанище Шиммельпфеннигу во время выполнения последним одной тайной миссии, и который «признался» в своем соучастии в деятельности Союза, — что этот самый Хенце в момент, когда кёльнский процесс близился к концу, когда бдительность прусской полиции была доведена до крайнего предела и за каждым сколько-нибудь подозрительным немцем в Германии и Англии следили строжайшим образом, получил разрешение властей поехать в Лондон и там беспрепятственно встречаться с Виллихом, а потом вернулся в Кёльн, чтобы дать «ложное показание» против Беккера. Определенный период времени придает взаимоотношениям гг. Хенце и Виллиха определенный характер, и упомянутые обстоятельства должны были казаться странными самому г-ну Виллиху, хотя он и не знал, что Хенце сносился по телеграфу из Лондона с прусской полицией. Дело идет об определенном периоде времени. Г-н Виллих правильно чувствует это и заявляет поэтому на свой благородный манер: