Жан-Франсуа Лиотар - Состояние постмодерна

Эта «гордость» означает, что они идентифицируют себя с социальной системой, понимаемой как целостность, которая находится в поиске своей как можно более перформативной части. Если мы повернемся теперь к научной прагматике, то она нам в точности покажет, что такая идентификация невозможна: ни один ученый в принципе не может воплощать знание и игнорировать «потребности» исследования или ожидания исследователей под предлогом того, что они не являются перформативными для «науки» как целостности. Нормальный ответ исследователя на запрос скорее таков: «Нужно посмотреть. Расскажите о вашем случае». [220]Даже в принципе он не предусматривает ни что дело уже решено, ни что эффективность «науки» может пострадать от такого пересмотра. Скорее наоборот.

Конечно, в реальности не всегда все происходит таким образом. Мы не принимаем в расчет ученых, чьи «приемы» были проигнорированы или задавлены иногда на протяжении десятилетий, поскольку они слишком сильно дестабилизировали достигнутые позиции не только в университетской или научной иерархии, но и в проблематике. [221]Чем сильнее «прием», тем больше вероятность отказа в минимальном консенсусе, именно в силу того, что он изменяет правила игры, по которым консенсус был получен. Но когда научное учреждение функционирует таким образом, то оно ведет себя как обыкновенная власть, поведение которой отрегулировано на гомеостазис.

Такое поведение является террористическим, как и поведение системы, описанной Луманом. Под террором понимается эффективность, полученная от уничтожения или угрозы уничтожения партнера, вышедшего из языковой игры, в которую с ним играют. Партнер будет молчать или выражать одобрение, не потому что его опровергли, а потому что его угрожают отлучить от игры (существует много видов лишения прав). Гордость лиц, принимающих решения, которым в принципе не существует эквивалента в науке, исходит от осуществления такого террора. Система говорит: «Приспосабливайте ваши ожидания к нашим целям, иначе…». [222]

Даже допустимость различных игр поставлена в зависимость от результативности. Переопределение норм жизни заключается в совершенствовании компетенции системы в смысле увеличения производительности. Особенно это заметно при введении технологий телематики: технократы видят в них обещание либерализации и обогащения интеракций между собеседниками, но интересующий их эффект состоит в том, что из этого проистекают новые напряженности в системе, которые будут улучшать ее результаты. [223]

Наука, если только она избирательна, представляет в своей прагматике антимодель устойчивой системы. Любое высказывание нужно удерживать только тогда, когда оно содержит отличие от известного ранее и поддастся аргументации и доказательству. Она является моделью «открытой системы», [224]в которой релевантность высказывания заключается в том, что оно «дает рождение идеям», т. е. другим высказываниям и другим правилам игры. В науке существует общий метаязык, на который могут быть переписаны все другие языки и в котором они могут быть оценены. Именно это препятствует идентификации с системой и, в конечном счете, террору. Расслоение на принимающих решения и исполнителей, если только оно существует в научном сообществе (а оно существует), относится не к научной прагматике, а к социо-экономической системе. Оно является одним из основных препятствий развитию воображения в познании.

В обобщенном виде вопрос о легитимации превращается в вопрос об отношении между антимоделью, представленной научной прагматикой, и обществом. Применима ли она к образующим общество необъятным облакам языковой материи? Или же остается ограниченной игрой познания? А если да, то какова ее роль в отношении социальной связи? Недостижимого идеала открытого сообщества? Необходимой составляющей подгруппы решающих лиц, принимающих для общества критерий результативности, который они отказываются признавать в отношении самих себя? Или наоборот отказ от сотрудничества с властями и переход к контркультуре с риском исчезновения какой-либо возможности вести исследования из-за отсутствия кредитов? [225]

С самого начала нашего исследования мы подчеркивали не только формальную, но и прагматическую разницу между различными языковыми играми, в частности: денотативными и познавательными, прескриптивными и действия. Научная прагматика фокусируется на денотативных высказываниях, именно тут она дает мосто для учреждения институций познания (институтов, центров, университетов и пр.). Но постмодернистское ее развитие выдвигает на передний план решающий «факт»: обсуждение даже денотативных высказываний требует соблюдения правил. Однако правила являются не денотативными, а прескриптивными высказываниями, которые, во избежание путаницы, лучше называть метапрескрипциями (они предписывают какими должны быть приемы языковой игры, чтобы быть допустимыми). Дифференцирующая деятельность, или воображение, или паралогия, в современной научной прагматике имеет функцией порождать такие метапрескрипции («предпосылки») [226]и требовать, чтобы партнеры взаимообразно их принимали. Единственной легитимацией, которая в конечном счете обеспечивает принятие такого требования, является то, что это дает возможность производить новые идеи, т. е. новые высказывания.

Социальная прагматика не обладает «простотой» научной прагматики. Это чудище, образованное наслоением сетей гетероморфных классов высказываний (денотативных, прескриптивных, перформативных, технических, оценочных и т. д.). Нет никаких оснований считать, что можно определить метапрескрипции общие для всех языковых игр, и что один обновляемый консенсус (тот, что в определенные моменты главенствует в научном сообществе) может охватить совокупность метапрескрипций, упорядочивающих совокупность высказываний, циркулирующих в обществе. Сегодняшний закат легитимирующих рассказов: как традиционных, так и «модернистских» (эмансипация человечества, становление Идеи), — связан как раз с отказом от этой веры. Кроме того, именно утрату этой веры начинает восполнять идеология «системы» при помощи своей тотализирующей претензии и, одновременно, она начинает воплощать веру через цинизм своего критерия перформативности.

По этой причине мы считаем неосмотрительным и даже невозможным ориентировать разработку проблемы легитимации в направлении поиска универсального консенсуса, [227]как это делает Хабермас, или того, что он называет Diskurs, т. е. диалог аргументации. [228]

В действительности это предполагает две вещи. Во-первых, говорящие могут прийти к соглашению по поводу правил или метапрескрипций универсально применимых для всех языковых игр, хотя совершенно очевидно, что эти игры гетероморфны и подразумевают гетерогенные прагматические правила.