Василий Розанов - В темных религиозных лучах. Купол храма

Да, пора давно разглядеть подлинный смысл этого «первого чуда в Кане Галилейской». Во-первых: при чем тут брак ?! какую играют роль брачующиеся, родители их, семья? Никакой. То же, что «море» во время «чудесного улова рыбы Петром». Это просто среда, обстановка чуда , и говорится не о браке, а о чуде («я», «мы», «наше» — а не люди и людское). Но человечество до того жалко и грустно побежало за этим «чудом в Кане Галилейской», обрадовавшись, что «и Он, Спас наш, не отвергал наших маленьких радостей, вот позволил человеку жениться и иметь детей»… Боже, какая перемена после Ветхого Завета, где человеку не «позволяли», а требовали от него сладкого и ему самому умножения, размножения, плодоносности! Какое тогда было совпадение божеского и человеческого, «примиренность» небесного и земного. В. Р-в.

Вот! И не нужно скорби, а только эти «наивные белые платьица», и пусть бы еще с цветами, с цветами в руках и у ног их. И везде — цветы, эти распускающиеся бутоны, белые, желтые, сиреневые, голубые, всякие. Около детей — родители, около бабок — внучки. И соседи. И домашние животные, помогающие человеку в труде, сопутствующие ему в жизни, — тут же. Какое чудо Бог сотворил, давши человеку в путь и в помощь «домашних животных», с этим инстинктом к «домашнести» и к следованию за человеком. Да, эти зоологические чудеса не меньше «Каны Галилейской». Я не понимаю: к чему в эту полную чашу бытия вводить непременно и преднамеренно скорбь? Ну, придет смерть — умрем: она уже побеждена тем, что мы, двое умирающих родителей, оставляем четверых детей. Арифметика… Но она имеет и параллельную мораль: ибо если мы двое совершили сто добрых дел , то отчего детям нашим не совершить четыреста добрых дел ? А если они или кто-нибудь из них совершит дела худые, то лишь бы женился: его дети натворят дел предобрейших. На ржи бывает спорынья; но ржаное поле мы все называем «нивой Божией». Ею питаются, ее благословляют. Довольно, довольно проклятий, Голгофы, — проклятий и проклинающих! Устали люди, прошел дождь. И вот — радуга, «соединяющая землю и небо в знак того, что еще потопа не будет». Но вот автор письма, с его, по-видимому, преступлением позади («убивец»), притом близкого, любимого существа, и безутешной скорбью сейчас? Из нас отделится один, лучший, — и пойдет за ним и с ним, во весь его долгий путь жизни, и даст грудь ему в подушку на ночь, а днем будет кормить его и работать на него. Скорбящему — утешение, дружба, помощь: скорбящему и — преступнику. И преступнику — никакого зла! Боже, как не понять, что преступление есть уже величайшее несчастье, что это — болезнь, подобная чахотке и раку, болезнь биографии , при которой счастье индивидуума органически расстроено! Преступление есть уже наказание , и преступник есть несущий наказание . Подобно тому как малоспособность и идиотизм есть несчастье и никто таких не сечет, так догадаются со временем, что и наказаний как чего-то преднамеренного и систематического (тюремное ведомство) не должно быть. Хотя и останется естественный факт человеческого негодования, и простой суд соседей, толпы, улицы. При общей кротости, разлитой в населении, он не будет суров и будет редок. И из законов останется только один: «не раздражай ближнего». В. Р-в.

сжалься ( лат .).

к вящей славе Божией ( лат .).

Странное письмо и странная подпись. Автор — очевидно, русский, петербургский чиновник (судя по штемпелю на конверте), убежденный чиновник (подпись). Он остановился на эстетике мрачного , примеры которого откуда же и взять, как не из католичества. Но встав на сей путь — он уже похваляет инквизицию. « Жестоко , но красиво »… В тоне — и шутка, и серьезное. Начинает с шутки, а кончит серьезным . Католичество никогда не могло серьезно осудить auto-da-fe: «слишком красиво »… Тут начинается с полушутливых возражений гуманистам, филантропам, «людям мелкого ума» и недалеких созерцаний: и может зайти в такие бездны ужаса, что сердце поледенеет. Бедные честные русские — сами себя жгут; католики и «бюрократ», конечно, — другого сожгут! но, главное, если кто другой сам себя сожжет — они полюбуются и, ей-ей, не найдут сил в себе ни возражать, ни остановить: «слишком красиво». Остановит или помешает какая-нибудь «прозаическая душа», вот рыбак, вот урядник (см. ниже) — еще не углубившиеся в бездны христианской эстетики (Голгофа). Следом за этим письмом мы помещаем выдержку из эстетика-Леонтьева («Восток, Россия и Славянство»), где он хотя и покачивает головой, но явно любуется или задумывается над случаем, еще ужаснейшим, чем самосожжение и инквизиция. И «случай» этот — тоже под впечатлением начитанности в «священных книгах»… Странное «священное писание», приводящее людей тó к самоубийству, тó к убийству. Заметим, что это — не Библия, животворная, животворящая, живородящая: это все «свои размышления» старцев, Отцов и «учителей Церкви», размышления над Евангелием, крестом и Голгофою. В. Р-в.

Что такое «фанатизм»? Только сильнейшая вера — вера, доведенная до равенства с реальным ощущением . «Верю в Рай как бы вижу его, верю в ад как бы вижу его , верю в Бога как бы говорю Ему и от Него слышу ». «Фанатизм» в истинной, и святой, и плодотворной вере может поэтому только привести к удесятерению плодов ее, т. е. к чему-то изобильному и благостному до изумительного, до блаженства, до полного счастья. «Фанатизм» человеколюбивой веры заставит всю жизнь отдать состраданию и помощи ближним; «фанатизм» миролюбивой веры заставит новобранцев-рекрутов поломать данные им казенные ружья или закопать их в землю (наши толстовцы на Кавказе), «фанатизм» чадородия выразится в многоженстве (Ветхий Завет, мусульмане). Вообще какова вера — таков и «фанатизм» ее, белый или черный, плюсовой или минусный. — Но странный «фанатизм» Православия тó там, тó здесь приводит людей, напр., не к многоженству, а вот к истреблению и своего единоличного существования, к истреблению вообще живого , через самосожжение, самрутопление, самоудушение. В. Р-в.

Полное Православие — и совершенно нормальное , без всякого сектантства . Это показывает, что и в сектантстве случаи самоубийства, уже чрезвычайно частые, выросли на почве нормального Православия , но «фанатичного», горячего, пылкого, неравнодушного. В. Р-в.

Идея «геенны вечной, где будет огнь неугасимый и плач и скрежет зубовный», — впервые была принесена и «обещана» Иисусом: ее нет в книгах Ветхого Завета. Это — новое. В. Р-в.