Петер Слотердайк - Критика цинического разума

Видение дьявольского, которое обитает в людях, следователь­но, тесно соприкасается с киническим феноменом. Не дуалистичес­кое разделение добра и зла, света и тьмы само по себе создает то великое противоречие, благодаря которому силен дьявол; скорее, к этому должно присоединиться постижение того, что «злая сторона» полна интенсивной субъективности, то есть намерений, сознатель­ного, планов. Собственно, Оно уже превратилось в Я. Этот диагноз имеет далеко идущие последствия. Ведь он позволяет объединять философское описание определенной метафизической формы созна­ния в состоянии кризиса с психологическим описанием паранойи. Кризис начался из-за того, что Зло постепенно стало мыслимо как собственное Я; различие начинает исчезать *. Возникает угроза раз­рушения под воздействием наружного давления. И только под вли­янием этой угрозы отщепление Оно-Низа-Зла, которое в то же время обладает своим Я, приводит к мощнейшему взрыву, направленному вовне. Начиная с этого момента понятие «черт» впервые может при­меняться к тем людям, которые живут среди нас, но все же являют­ся «иными» (еретики, маги, гомосексуалисты, евреи, умные жен­щины...). Ожесточенная оборона предполагает своим условием то, что обороняющийся терзаем смутным подозрением, что он мог бы быть таким же, «как те, которые там». На постижении этого меха­низма основано наблюдение Паскаля: люди, желающие разыгрывать из себя ангела, легко становятся чертом, точнее говоря, таким чертом,

осушение моря бессознательного, установление контроля со сторо­ны Я над доныне существовавшим внутренним He-Я (Оно). При этом не стоит столь сильно подчеркивать функцию господства Я или контроля со стороны Я; ведь на самом деле «снятие», «преодо­ление» Оно в Я прежде всего предполагает в качестве своей предпо­сылки прямую противоположность господству Я, а именно ради­кальное и безусловное признание Оно. При психоаналитических лечебных сеансах, которые оказываются плодотворными (есть, как известно, и иные), дело неизбежно доходит до «выныривания» Оно, вплоть до того, что Я может быть просто смыто волной ранее отде­ленных от него сил. Следовательно, нельзя и далее не видеть того, что Оно принадлежит моему Я, пусть даже и не тому моему старо­му Я, которое отличает контроль и вытеснение; при этом вызывает­ся к жизни новое Я, которое становится более продвинутым, более живым, более динамичным благодаря воздействию на него со сторо­ны открытого и исследованного теперь пространства Оно; новое Я, которое учится искусству жить со всей своей историей, с тяжким грузом всех своих травм и со всеми своими безумными вывертами *. Исцеление предполагает своим условием признание Оно в качестве заданных условий и жизненной основы для выросшего, взрослого Я. Там, где это произойдет, параноидная структура, воинственная полемика против Оно, закончится сама собой. Таким образом, во фрейдовской терминологии можно найти сущее благодеяние для философии: Оно с самого начала мыслится как собственное и как еще-бессознательное, еще-не-осознанное, a priori спроектированное в расчете на способность моего Я в один прекрасный день пролить свет во тьму. Не будем спорить, что это такое — переряженный рационализм или тайное гегельянство. Суть дела не в том, чтобы теперь Я стало безраздельным «хозяином в собственном доме»; ско­рее, речь идет о шансе научить «духов дома»* жить в мире с нами под одной крышей.

2. Метаполемика: к обоснованию европейских диалектик в полемике и ритмике

Автор, насколько ему удается, выкладывает все свои

карты на стол; и это никоим образом не прием в игре.

Адорно. Негативная диалектика. Предисловие

Все хорошие принципы уже обращаются в мире; вот только что-то не спешат претворять их в жизнь. Блез Паскаль. Мысли

Диалектика происходит из воинственно-полемической традиции, которая берет свое начало у греческих философов-досократиков. Впервые у софистов возникает искусство спора как умение сталки­вать мнения и логическая риторика, имеющая целью победу над про-

тивником, подавление его искусным использованием логики. В ис­тории нашей цивилизации они позднее не возрождались никогда, за исключением эпохи схоластики, в которую тоже пышным цветом цвело искусство прожженных мастеров диспута. Итак, если бы сло­во «диалектик» обозначало того, кто добился заметных достижений в искусстве доказывать свою правоту, то у философии было бы од­ной проблемой меньше — равно как и у политической реальности. Тогда «диалектика» была бы лишь более красивым названием для риторики и софистики, понимаемых в негативном смысле, для ис­кусства добиваться признания своей правоты любой ценой, для без­застенчивого манипулирования логикой и языком с целью поставить в тупик противника.

В самом деле, многим людям, философам и нефилософам, при­шлось свести знакомство с диалектикой (или с тем, что именовалось так), после которого у них осталось именно описанное выше впечат­ление от нее; существует бесчисленный ряд людей, заявляющих в один голос, что они стали жертвами, противниками и критиками «диалектики»: здесь и античные мыслители, презиравшие софисти­ку; здесь и Шопенгауэр, который объявил Гегеля безумным шарла­таном; здесь и представители современной аналитической философии, доказывающие со всей страстью, что диалектик сам не ведает, что говорит; здесь, наконец, эмигранты из стран восточного блока, в котором так называемый диалектический материализм является го­сударственной идеологией. Итак, если это просто искусство оказы­ваться правым, то должна быть и причина, по которой некоторые оказываются невосприимчивыми к воздействию искусства оказы­ваться правым на такой манер. Если это всего лишь искусство убеж­дать, то оно не очень-то эффективно, ведь слишком многие остались так и не убежденными, причем на протяжении весьма и весьма дол­гой истории! Если, следовательно, диалектик — это тот, кто пыта­ется вырвать у оппонента «да» по отношению к своей истине, то бесчисленное количество людей успешно противостояло этой попыт­ке, со всей определенностью отвечая на нее своим «нет». Таков мо­жет быть вывод из чисто внешнего рассмотрения положения вещей; чисто внешним оно является потому, что не затрагивает содержания споров, а ограничивается чисто формальной стороной дела: с одной стороны, есть мыслители, которые прибегают к определенной тех­нике ведения спора, которая в конечном итоге всегда должна приво­дить к доказательству их правоты; а с другой стороны, существуют мыслители, на которых эта техника не оказывает того воздействия, на которое рассчитывал диалектик, и которые явно владеют искус­ством противоположного рода, дающим им иммунитет от диалекти­ческого «искушения и соблазнения».