Фаддей Зелинский - Из жизни идей

II.Звёздное небо нам, сынам севера, ничего или почти ничего не говорит. Мы в крайнем случае любуемся им, как красивым зрелищем, в ясную, безоблачную ночь; но своей зависимости от него мы не признаём и не чувствуем. Не то было в старину, в той благодатной стране юга, которая родила и вырастила нашу культуру. Вращение небесного свода, будучи само по себе в тех широтах более быстрым, чем у нас, становилось вдвое заметнее вследствие большей прозрачности глубокого южного неба, большой яркости звёзд. Его правильность рано была замечена; все светила медленно кружились вокруг огромного созвездия, которое одно постоянно оставалось на небосклоне. Наклонённое над северным горизонтом, оно казалось чудовищем из северных стран, небесным первообразом тех диких зверей, которые иногда, спускаясь с лесистых балканских гор, наводили ужас на обитателей их подножия. Его назвали поэтому Медведицей. При некотором усилии фантазии удалось разобрать на небесном своде её хвост, её туловище, её четыре ноги, её голову. Эта последняя, обращенная к югу, словно кого-то высматривала; взор переносился на юг – и там встречал самое яркое созвездие южного небосклона, огненного гиганта с поясом из трех сверкающих звёзд. Если то была Медведица, то здесь очевидно был её естественный враг, вечный Охотник среди небесных светил. Тогда в том другом, меньшем, но не менее ярком созвездии, которое восходило на короткое время позади и пониже Охотника, пришлось признать его неотлучного Пса (Seirios Kyon, «Сириус»). Позднее оно показалось недостаточным; Медведица, символ Артемиды, была принята за саму богиню; в Охотнике был признан дерзновенный смертный, осмелившийся преследовать своей любовью строгую девственницу, он получил имя Любовника – Ориона (перв. Oarion – от оаг, – «любовь»). Охотником он при всем том мог оставаться, так как сама Артемида была богиней-охотницей; в быстром погружении под горизонт, т. е. снисхождении в преисподнюю, можно было признать кару постигшую его за его нечестие. Ещё позже полюбилось другое объяснение. Медведица была уже не Артемидой, а одной из её нимф, уступившей любви Зевса и нарушившей обет девственности. За это она была превращена в медведицу, а её сын, плод её несчастной любви, вырос под чудесным покровительством своего отца и стал со временем удалым охотником. Однажды он встретился с тем зверем, который был некогда его матерью. Он замахнулся на него копьём, но боги, чтобы предотвратить невольное матереубийство, перенесли обоих в среду небесных светил – нимфу как Медведицу, её сына как «Стража медведицы» (Arctophylas, или Arcturus). В качестве последнего он отождествлен, однако, не с Орионом, слишком далёким от Медведицы, а с близким к ней созвездием, которое у Гомера называется Пастухом, Bootes[ 3 3. Созвездие Волопаса (Примечание редактора). ]; позднее имя Боота осталось за всем созвездием, а имя Арктура перешло к его наиболее яркой звезде.

Герои и символы земных подвигов и страданий были перенесены в недвижную, бесстрастную стихию. Не набор светлых точек видел античный человек в звёздном небе: он взирал на него и его хорошо знакомых обитателей с чувством то благодарности, то сострадания, то страха, как на сонм высших, одушевлённых существ.

Итак, божественная сила звёзд несомненна; мы все подчинены их могучему, хотя и глубоко таинственному «влиянию». И это влияние не только непосредственно, но и произвольно; не только произвольно, но и разумно. Так-то догмат всемирной симпатии[ 4 4. Греч. "сближение", "Соответствие". ] возник сам собою в народном сознании древних греков; философии было предоставлено обосновать и развить его и затем передать его в научно обработанном виде той царственной науке, которой он был нужен, как необходимое основание её выводов.

Но прежде чем это могло случиться, греческая философия должна была получить толчок извне.

III.С древних пор систематическое наблюдение небесных светил происходило в долине Евфрата, среди халдеев. Но не весь небесный свод одинаково привлекал их внимание: лишённые творческой фантазии греков, а равно и их метафизических наклонностей, они не знали догмата всемирной симпатии и не чувствовали потребности верить в таковую. Звёзды вообще в правильном движении кружились вокруг Земли – именно эта правильность не давала возникнуть мысли об их божественности. Это свойство было приписано тем из них, которые своим уклонением от всеобщих законов доказывали, что в них живет самостоятельная сила; это были, прежде всего, оба светила в тесном смысле, боги Шамаш (Солнце) и Син (Луна). Правда, и их движения были закономерны, но зато они по временам затемняли свой божественный облик, очевидно, желая этим подать людям весть о чём-то важном, имеющем решающее значение для их жизни. Не менее ясна была наличность произвольной и, стало быть, божественной силы у пяти других меньших звёзд. И они переходили от одного созвездия к другому, но не правильным шагом, как те, а каким-то странным, порывистым; случалось, что они останавливались, затем шествовали в обратном направлении, затем опять с удвоенной быстротой продолжали свой путь. Очевидно, и эти пять звёзд принадлежали к богам-«возвестителям». Самой блестящей и свободной из всех было присвоено имя главного вавилонского бога, Мардука (Юпитера); в красавице вечерней звезде признали богиню любви, Иштар (Венеру); багровая звезда о зловещем сиянии была приурочена к богу смерти, Нергалу (Марсу); равным образом другая немилая звезда, жёлтая и медленная, – к мрачному Нинибу (Сатурну); оставшейся пятой, неотлучной спутнице Солнца, дали имя бога мудрости и специально ведовства, Набу (Меркурия). Храмы халдейские, возвышавшиеся на семи террасах, позднее были сравнительно недурно приспособлены к тому, чтобы служить обсерваториями; приблизившись на целых семь этажей к богам, можно было с гораздо большим удобством вступать с ними в сношения.

Таким образом, халдеи были творцами столь важной в позднейшей астрологии семипланетной системы; им же приходится приписать и установление её необходимого коррелята, зодиака. Действительно, нетрудно было заметить, что все планеты, включая Солнце и Луну, движутся всегда по одной и той же полосе небесной тверди – как равно и то, что пребывание собственно Солнца в той или другой её части создает чередование времён года. Полоса эта состоит из двух половин, из коих одна сильно возвышается над горизонтом, проходя почти через зенит, другая – сравнительно очень мало. Пока Солнце пребывает в первой – длится жаркая и сухая пора года; когда оно переходит во вторую, начинается ненастная, зимняя пора. Эти зимние ненастья жреческая мудрость объясняла тем, что Солнце тогда погружается в волны небесных вод; те четыре сравнительно отчётливых созвездия, которые составляли зимнюю половину зодиака, были поэтому названы именами водных существ. Это были: человек-Скорпион (с которого начиналось погружение Солнца), Коза-рыба, Водолей (пора самых обильных дождей) и Рыба. В весеннее равноденствие Солнце, оставляя небесные воды, начинало свое восхождение: его знак поэтому изображали наподобие быка (самого Солнца), передней частью своего тела вылезающего из воды (такое изображение осталось на все времена за созвездием Тельца). Затем оно, прошедши свою самую приятную пору в знаке благодатных отроков-Близнецов, превращалось в лютого, разрушительного зверя в созвездии Льва и лишь в знаке ласковой Девы умеряло свой пыл. Из этих-то восьми знаков, четырёх водных и четырёх, так сказать, сухопутных, состоял, насколько мы можем судить, древнейший халдейский зодиак: их имена, с легкими изменениями, сохранились и поныне. Это 1-4) Скорпион, Козерог, Водолей, Рыбы и 5-8) Телец, Близнецы, Лев, Дева. В более позднее время – но во всяком случае ранее VI в. до Р. X. – к этим первоначальным восьми знакам были прибавлены остальные четыре, имена и образы которых отчасти нарушили стройность деления на водную и сухопутную половины, – Овен, Рак, Весы и Стрелец.