Данэм Берроуз - Человек против мифов

Стоит отметить, что война не только не совместима с человеческой природой, но противна ей. Если бы война была такой же потребностью человеческой натуры, как, скажем, общение, то во время войны люди чувствовали бы себя свободно и легко. На деле происходит совсем обратное. Война настолько противоречит нормальному человеческому образу жизни, что людей нужно тащить на нее: не случайно в современных армиях имеется штат психиатров, лечащих связанные с войной психические заболевания. Чувство счастья хорошо показывает, какие условия соответствуют человеческой природе; вот тест на выявление противоестественности войны.

Остается сказать еще одну вещь. Учение о неисправимом эгоизме человеческой природы – не только утверждение недостоверного факта, но и определенная моральная оценка: осуждение. Как и в других социальных мифах, в нем соединились (если не сказать, перемешались) научные и нравственные понятия. Нам говорят не только, что люди таковы, каковы они есть, но и что они плохи. По-видимому, видеть – значит не одобрять, а знать – осуждать. Только диву даешься, как столь погрязшие в злодействах существа смогли создать те нравственные нормы, на основании которых они сами себя осуждают, как столь закоснелые грешники смогли хотя бы подумать о возможности исправления. Однако нравственные суждения сами по себе оказывают определенное воздействие на общество, и это воздействие следует рассмотреть.

Если эгоизм – неизбежное свойство человеческой природы, тогда на всех людях лежит равная вина. "Адамов грех лежит на всех". По если принять за непреложную основу, что все одинаково виновны, то ни одного человека и ни одну группу людей нельзя считать особо преступными. К тому же, создается впечатление, что один грешник не имеет права осуждать другого. Из этих условий вытекают такие социальные выводы.

1. Оказывается невозможным считать какого-либо человека или группу людей источником общественной несправедливости и, следовательно, источником угрозы благополучию человечества. Такой человек или такая группа людей могут спрятаться за якобы общую и равную вину и за их спинами избежать осуждения. Эксплуататор, спекулянт и империалист-колонизатор могут сказать: "Я всего лишь человек". Именно это они и говорят. Сущность защиты Геринга на Нюрнбергском процессе сводилась к тому, что он делал только то, что на его месте сделал бы каждый.

2. Для каждого из нас становится невозможным на основании морального права требовать уничтожения несправедливости. Ведь если верно, что все люди одинаково грешны и ни один грешник не имеет права осуждать другого, тогда никто из нас не может осудить спекулянтов, эксплуататоров и империалистов.

Я хорошо помню, как во время гражданской войны в Испании преподобный Э. Дж. Мусте заявлял, что все страны виновны в агрессии и поэтому ни одна не имеет права препятствовать немецкой и итальянской агрессии в Испании. Такие аргументы парализуют действие. Если бы мы ими руководствовались, то из соображений высокой морали нам бы просто пришлось сдаться фашистским державам.

На мой взгляд, именно здесь кроются социальные корни учения о человеческом эгоизме. Оно существует потому, что выполняет специальную функцию, а не потому, что соответствует действительности. Оно существует потому, что за ним прячутся власть имущие со своим антиобщественным поведением. Оно существует потому, что убивает в нас веру в моральную необходимость борьбы с ними. Таким образом, оно является одной из многочисленных цепей, сковывающих человечество. Люди могут совершать преступления, но нет преступления более чудовищного, чем их вера в свою неисправимость.

Хотя, как мы теперь замечаем, человек по своей природе не так уж эгоистичен, чтобы не суметь построить лучший мир, еще не исключена возможность того, что люди не обладают и не могут обладать достаточным для этого умом. Может оказаться, что среди людей царит непроходимая глупость или, если не придерживаться столь крайних взглядов, что человеческий ум слаб по сравнению с теми проблемами, решение которых позволило бы людям стать хозяевами своей судьбы.

Широкая печать пестрит замечаниями подобного рода. Писатели (могу вас заверить) склонны думать, что выступление в печати обязательно требует проявления умственных способностей. Считается, что эти проявления, которые иногда высокопарны, а иногда кошмарны, возвышают писателя над читателем и безмерно возвышают над тем, кто не хочет читать. Таков тон размышлений одной журналистки.

"Как люди, которые пишут, читают лекции, путешествуют, развлекаются и добираются до престижного положения и первой полосы, представляют себе времяпрепровождение скромной личности? Он ест. Он женится. Он смотрит за детьми, смотрит бейсбол или бокс и говорит на эти темы. Что еще ему остается делать?" [7] Wembridge E.R. The Danger of the High Hat, the Forum, vol. 94, p. 310. .

Пусть журналистка простит мне, если я найду описанную ею жизнь "скромной личности" достаточно полной и интересной. К тому же между простым и знаменитым человеком нет такой уж непроходимой пропасти. Я не знаю, часто ли люди, которые пишут, читают лекции, путешествуют, развлекаются и при этом добиваются высокого положения, ходят на бейсбол, но мне прекрасно известно, что временами они вступают в брак. И даже могут иметь детей, а имея детей, могут даже заботиться о них. Однако автор очерка делает следующие мрачные выводы:

"Не потому ли невежественные люди отвергают мудрость, что не понимают ее? Или это происходит потому, что она просто их раздражает? Я думаю, что справедливы оба объяснения".

Эти строки могут служить примером снобистской или просто вульгарной версии доктрины о человеческой глупости. Однако существует и другая более тонкая и более философская версия, в которой подчеркивается не столько всеобщая глупость, сколько фатальная неадекватность даже лучших человеческих умов. Когда капитализм сотрясала последняя депрессия, не раз высказывались требования такой перестройки системы, при которой анархия индивидуального планирования была бы заменена общественным планированием. Эти требования были вполне обоснованны, и приверженцы старых взглядов, которые все-таки прислушиваются к доводам, когда с ними встречаются, были вынуждены заявить, что социальное планирование неосуществимо, хотя и желательно. Основанием для этого утверждения служило меланхолическое сравнение грандиозности задачи со слабостью человеческого ума.

Уолтер Липпман, взгляды которого не всегда были так же невозмутимы, как его стиль, в очень спокойном тоне подробно изложил эту теорию. Вот что он писал:

"Тот факт, что человеческий ум способен составить только неполное и упрощенное представление о действительности, существенно ограничивает всю политику, всю деятельность правительства. Океан опыта нельзя влить в бутылочки нашего разума. Ум – это инструмент, развившийся в борьбе за существование, и напряжение, которое испытываешь при построении цепи логических рассуждений, напоминает очень утомительную позу человека, стоящего по стойке смирно; она должна смениться более естественным положением – согнувшись или сидя" [8] Lippmann W. The Government of Posterity, Atlantic Monthly, vol. 158, p. 550. .