Данэм Берроуз - Человек против мифов

Между утверждениями таких экспертов и действительным ходом событий явно не оказывается сколько-нибудь поразительного соответствия; хуже того, слова и факты разошлись тут в противоположных направлениях. Однако не часто слышишь, чтобы какого-то комментатора уволили за несоответствие его высказываний реальности. Некоторые военные эксперты, провозгласившие немецкую армию непобедимой, все еще занимают свои посты и анализируют новости.

Как такие вещи возможны? Кто-нибудь скажет, конечно, что эти эксперты – не эксперты, а пропагандисты, что они стремятся не объяснить события, а повлиять на политику. Однако отложим в сторону немилосердные обличения. Что нас здесь интересует, так это явная независимость доверия, которым пользуется эксперт, от какой бы то ни было связи между его заявлениями и действительным положением. Что ж, если эксперту доверяют не за это, то значит за что-то другое. Должно быть, доверие зависит от убедительности аранжировки его собственных идей – от их внутренней логики, их эстетической притягательности или (есть и такая возможность) их нравственного пафоса. Все зависит от его мышления.

Или еще: чтобы поиграть на момент с дискредитирующей гипотезой, допустим, что эксперт пишет тенденциозно, чтобы заставить нас делать желательное ему. Он должен верить – не так ли? – что наше принятие его точки зрения поможет осуществлению желательного ему события или что в случае ненаступления события мы все равно будем продолжать верить в его существование. В первом случае он будет Вильямом Джеймсом, во втором – Муссолини [47] Есть историческое основание для сопоставления этих двух имен. Всегда обладавший слабостью к показу эрудиции, Муссолини признавал прагматизм Джеймса одним из источников своей мысли, хотя в политическом отношении тот был противоположностью фашиста. Он был демократом, заблудшим от своей непомерной любознательности. . Разберем обе ситуации более подробно.

Ведомый избытком доброй воли и нетерпением по поводу ускользающей фортуны, Джеймс создал такую теорию истины, в силу которой наиболее интенсивные человеческие желания способны становиться доступными. "Вера в факт способна помочь созданию факта"; ваша воля к вере в свои утверждения может быстро привести к их реализации. Вот как размышлял старый романтик:

"Сколько женских сердец покоряются просто энергичным настояниям мужчины, что они должны любить его! Мужчина и в мыслях не допускает предположения, что может оказаться нелюбим. Стремление к определенного рода истине здесь вызывает осуществление этой конкретной истины; так и в бесчисленных случаях других типов. Кто получает повышения по службе, премии, назначения, если не человек, в чьей жизни они играют роль животрепещущих гипотез, кто заранее рассчитывает на них, жертвует ради них другими вещами еще до их получения и заранее идет ради них на риск? Его вера действует на вышестоящие власти как заявка и служит сама своим собственным обеспечением" [48] James W. The Will To Believe. Longmans, Green & Co., N.Y., 1899, p. 24. .

Я не в состоянии свидетельствовать о применимости этой теории к успешному ухаживанию, потому что еще до прочтения процитированного пассажа сделал ее помощь излишней. Мое знакомство с повышениями по службе, премиями и назначениями, хоть и несколько отдаленное, заставляет меня думать, что получение их явно требует несколько большей интенсивности желания, чем я оказался в состоянии проявить. Повышения по службе, премии и назначения все-таки зависят от других причин, кроме меня, – от причин, на которые у меня очень мало воздействия, а то и вовсе никакого. Я не нахожу достаточно утешения во взгляде, что мышление, окажись мысль достаточно страстной, заставит эти вещи осуществиться.

Тем не менее усилие, необходимое для осуществления разнообразных вещей путем мышления их как осуществленных, способно разогреть ум до страшной горячки. Наши мысли начинают пылать вряд ли угасимым огнем, и пожар будет продолжаться, пока есть горючее. Поставка этого горючего – задача экспертов. Когда они не в силах поставить его через реальное осуществление наших желаний, они вынуждены поставлять его за счет наших излюбленных идей и фантазий. Они потрошат наши вкусы и наши антипатии, наши крохи познаний и наши караваи невежества, наши сомнения, надежды, опасения, восхищения и сожаления. Крепко взяв нас в руки, внушают нам веру, что внутренняя жизнь ума важней, чем его внешние познания, и что интимнейшее святилище внутренней жизни ума – это страсть. Мысль торжествует над опытом, эмоция торжествует над мыслью.

Предназначение и воздействие этих учений можно всего лучше пронаблюдать, прояснив сперва два великих принципа рационального научного метода. Эти принципы требуют, во-первых, проверки всех высказываний путем их сравнения с наблюдаемыми событиями в не зависящем от мыслителя мире и, во-вторых, строения высказываний в некую внутренне связную систему, а именно в систему, где высказывания не противоречат друг другу.

Так вот, принципы эти очень строгие. Первый привязывает нас к миру, который есть попросту то, что он есть, к миру, где мы не в силах изменять вещи по нашей прихоти, кроме как управляя ими соответственно нашему познанию их – да и это не всегда возможно. Второй привязывает нас к требованиям логики, разрешая сочетать не какие угодно высказывания, а только такие, которые действительно вяжутся друг с другом.

Вожди фашизма прекрасно знают это и никогда не подвергают опасности собственную программу, практикуя провозглашаемую ими гносеологическую чепуху. Но когда вы беретесь поработить целые народы, включая свой собственный, то абсолютно необходимо помешать людям видеть мир, как он есть, и помешать им критически обсуждать содержание вашей идеологии. Дело в том, что высказывания, составляющие вашу идеологию, подобраны каждое ради особой пропагандистской цели, так что весь ее каркас в целом содержит тезисы, даже при самом отчаянном растяжении логики отказывающиеся согласоваться друг с другом. Например, нельзя в одну и ту же систему включить суждение "Арийцы белокуры и голубоглазы" и суждение "Японцы – это арийцы".

Ну, что же тогда делать? Вы разваливаете первый рациональный принцип серией учений, звучащих примерно так: "Социальные науки по могут быть науками"; "Наука искажает реальность"; "Науки мало, мы должны иметь веру"; "Глубочайшие реальности недосягаемы для интеллектуального усилия". Вы увенчиваете потом всю серию учением, гласящим, что "мы живем только в духе".

Следом вы разваливаете второй рациональный принцип, утверждая: "Логика – это смирительная рубашка"; "Важно не то, как ты мыслишь, а то, как ты чувствуешь"; "Эмоция есть дорога к истине". И эту серию вы увенчиваете изречением: "Думай кровью!".