Макс Шелер - Человек в эпоху уравнивания

Это, как я уже сказал, представляется мне наиболее общей формулой для политики новой мировой эпохи вообще. Ибо одно мы должны уяснить для себя со всей определенностью: не эпохи застоя и возрастающей напряженности и не эпохи партикуляризации сил, а эпохи выравнивания являются для человечества самыми опасными, самыми обильными на смерть и слезы. Всякий процесс, который мы называем взрывом, катастрофой в природе и истории, есть процесс уравнивания, управляемый духом и волей не осмысленно или вообще неуправляемый.

Расскажем вкратце о некоторых видах наступающего уравнивания. Вне всякого сомнения будет и дальше прогрессировать уравнивание рас, смешение кровей. Уже И. Кант предсказал уравновешение расовых напряженностей как судьбу человечества. Тот, кто видит спасение мира в сохранении некоей "чистой", по его мнению, "благородной расы", тому не остается ничего другого, как поступить наподобие "семи верных последователей" графа Гобино * — переселиться вместе с другими благородными по расе на остров и там впасть в отчаяние! Движение за самостоятельность цветных народов уже сейчас добилось заметных успехов. Уравнивание белых и цветных неизбежно наступит. Но — оно может происходить хорошо, а может происходить и плохо — так, что сойдется либо адекватная кровь, способствующая, согласно научному опыту, ценностному росту человеческого типа, либо смешается кровь неадекватная, понижающая ценность человеческого типа. Толковать ли великие системы рас, на которые распадается человечество, полигенетически, не считая человечество внутри себя кровнородственным вообще, или мыслить монофилетически — во всяком случае само расовое разделение уже вовлечено в процесс человеческого становления. Единое человечество ни с расовой, ни с культурной точки зрения не было исходным пунктом истории — оно является целевым направлением его эволюции. По своей наиболее формальной структуре всемирная история — это вовсе не ритмически упорядоченная череда множества либо расовых судеб, либо так называемых "культур", которые рядом друг с другом и независимо друг от друга расцветают, созревают и отмирают, — как это внушает нам О. Шпенглер, отвлекаясь от всех смешений, рецепций, ренессансов, — и не изначально единственное континуальное движение, лишь позднее разделяющееся на отдельные потоки за счет разности среды и исторически приобретенных различий в природных зачатках, как предполагают все специфически христианские и позитивистские — оба по-европейски суженные — воззрения на историю. Ее структура похожа скорее на речную систему, в которой множество рек веками течет по своему особому руслу, но, питаемое бесчисленными притоками, в конце концов при увеличивающемся угле наклона стремится соединиться в один великий поток. В той мере, в какой стабильные образования, которые откладываются в виде цивилизаций и культур из все уменьшающегося множества исторических потоков, возникают из наделенного разумом Духа народа — по своей структуре всегда конкретно уникального — они переживают в земном бессмертии этнические народы вместе с их государственными и экономическими институтами. Их объективное смысловое и ценностное содержание, образующее дух, способно в любое время ожить в ренессансах и культурных смешениях и вновь оказывать формирующее воздействие на человека. Так, античность оказалась способной в вечно новой форме оплодотворять мир западноевропейских народов. Но в той мере, в какой эти образования являются простым "выражением", чистой физиогномикой души и жизни групп (в виде сказаний, сказок, мифов, обычаев, нравов и т.д.), их живое ценностное значение окончательно умирает и утрачивается вместе с народностью — в этой мере они смертны. Только общие продукты смешения духа, влечения к власти и интеллекта, в особенности позитивная наука, техника, формы государства и управления, юридические правила — короче говоря, цивилизационные образования — обнаруживают, резко отличаясь, с одной стороны, от всякой чисто "духовной культуры", а с другой стороны, от "душевно выразительных и жизненных образований", одновременно некий континуальный "прогресс", пересекающий бытие различных народов и культурные формы, и прямолинейную "кумуляцию", которая со временем становится все более "интернациональной". Но уравнивание чисто духовных культурных форм — не только существующих в одно и то же время, но и сформировавшихся в прошлом, однако выживших и способных к выживанию, — такое "космополитическое" уравнивание идет несопоставимо более медленными темпами и с помощью совершенно Других средств, чем цивилизационно-техническое, связанное прежде всего с мировой торговлей, "интернациональное" уравнивание, которое, правда, служит предпосылкой для первого 1.

На важнейшем месте среди видов возможного уравнивания стоит уравнивание в образовании самого человека, соответствующего этой эпохе мировой истории, — субъекта, который делает и создает всю историю.

Уравнивание, которое нам уже сегодня бросается в глаза везде, где бы лик человека ни начинал формироваться в элитах, находясь в движении к относительному всечеловеку — это уравнивание "аполлонического" и "дионисического" человека, взятых как идеи, как типы. Эта противоположность разделяла до сих пор и философское мышление всех наций в форме "рационализма" и "иррационализма", "философии идей" и "философии жизни" 2. Это уравнивание представляет собой не только для западноевропейской части человечества, но не в меньшей степени и для американской его части, какой-то странный процесс, который в значительной мере уже начался и который столь многих из нас, кто опирается только на масштабы прошедшей эпохи, наполняет страхом и ужасом. Я назвал бы этот процесс, чтобы охватить все богатство его симптомов, которые он обнаруживает уже сейчас, процессом де-сублимации *. Под де-сублимацией я понимаю процесс (желаемого самим духом) ограничения меры поступления получаемой организмом энергии к мозгу, соответственно, к интеллекту, в которых происходит вся чисто духовная деятельность, т.е. деятельность постижения идей.

Этот процесс де-сублимации проявляет себя себя поначалу весьма односторонне в заниженной ценностной оценке духа, особенно интеллекта, произведений духа и его явно выраженных социальных слоев-носителей. Поразительное единство всех новых больших движений современности в Европе и Америке состоит в том, что все они сознательно иррационалистичны, антиинтеллектуалистичны, а в большинстве своем обнаруживают откровенное презрение к духу и духовным ценностям вообще. Сама сущность, как и политика Советской республики основываются на антиинтеллектуалистском, антизападном романтическом панславизме как питающем их огне и в то же время — на презирающем идеи западноевропейском "марксизме" как теории. Фашизм откровенно виталистичен; его активистски настроенные представители презирают ученых и мозгляков. Недавно Муссолини сказал одному из моих знакомых: "Здесь в Италии мы практикуем рождение трагедии" — т.е. "дионисического" человека! Если посмотреть на спортивное движение во всех странах, принимающее неслыханные масштабы, на молодежные движения с характерным для них новым "чувством тела" и новым ценностным отношением к телу не только как к источнику труда и наслаждения, но и как к самим по себе значимым красоте и форме; на мощное евгеническое движение в Америке; на падение пуританского нравственного идеала, как его недавно описал применительно к северной Америке судья по делам несовершеннолетних линдсей в своей книге "Революция молодежи"; на новые эротические правы молодежи во всех странах; на широкое движение психоанализа и на современную психологию влечений: на охватившую весь мир танцевальную лихорадку: на вновь возникшие после Ницше и Бергсона пан виталистические доктрины; на странную в наши дни склонность в наши дни к темной мистике 3 и прямо-таки ребяческое презрение к науке в пользу идеологий разных орденов и кругов; на все более низкую оценку только-ученого, одухотворенного художника, одухотворенного театра; на ставших почти мифическими "героев" спорта и кино нашего времени; на лихорадочную гонку за "силой", "красотой", "молодостью", на новое ценностное отношение к детскому и юношескому возрасту как к чему-то самоценному; на тягу к примитивному мифическому менталитету, к характерным для него видам духовности и искусства; на это возвращение в Европу нравов тех народов, которые когда-то самой Европой окультуривались, "контрколонизацию" Европы (М.Дж. Бонн) — все эти вещи и тысячи других указывают, я бы сказал, на систематическое восстание влечений человека новой миро вой эпохи против односторонней сублимации, против чрезмерной интеллектуальности наших отцов, их многовековых упражнений в аскезе и (ставших уже бессознательными) техник сублимирования, в которых формировался до сих пор западноевропейский человек. Боги так называемой "жизни", кажется, пришли на смену царству Богов "духа". Ибо я ни в коем случае не считаю это движение быстро преходящим "послевоенным явлением" — да оно и началось то уже перед войной, как свидетельствует хотя бы уже один образ Ницше, который первым придал слову "жизнь" золотое звучание, — но движением, глубоко укорененным в предшествующей истории Запада, нацеленным на новое распределение совокупной энергии человека между корой головного мозга и всем остальным организмом.