Игорь Футымский - Онтология взрыва

Витальные заботы каждого дня почти снимают у нас интерес к рациональности индивидуальной. Зачем декодировать ее черный ящик под онтологическим микроскопом, когда макромеханических методов нам вполне достаточно, чтобы выяснить, что дают сборки из множества таких ящиков групповые рациональности? Индивидуальные рациональности, однако, это, кроме всего прочего, и рациональности Галилея, Маха, Ван Гога, Шенберга, Ницше, Пелевина. Да, в конце концов, и Будды, Моисея, Христа и Магомета.

Был ли Назареянин открытой дверью и спасителем? Был. Он открыл спасительную дверь в новую рациональность. Он открыл новые витальные поля обычаев взамен оскудевших и омертвевших старых. Но не только как открытая дверь в новый мир интересна молекула мышления - индивидуальная рациональность. Как строительный материал для групповых форм рациональности она попадает под вопрос: как интерсубъективируются рациональности, как создаются их коллективные стандарты и образцы? В сущности, это тот же вопрос об интерсубъективации мышления, который возникает после декартовской формулы субъекта. Сравнение декартовской атомарной формулы мышления с атомом Дальтона имеет продолжение. Как атом Дальтона, так и атом Декарта обставлены свойствами, подтверждающими их существование, но не имеют структуры.

Атом Дальтона подвергся онтологическому усовершенствованию для внедрения его в структуру вещества. Сначала он оброс химическими связями, затем получил электронно-ядерное строение. Структурой декартовского атома мышления можно считать индивидуальную рациональность конкретного Я, величину весьма переменную и мобильную.

Человек в течение жизни может несколько раз перерождаться, переходя от одной экзистенциальной моды мышления к другой, переоценивая ценности, меняя мифологемы и фразеологию. Это и есть смена генеральной рациональности, определяющей связь человека с миром. Может быть, феномен ее свойственен не каждому человеку, даже далеко не каждому, в гладкие моменты истории. Не каждый находит тот импульс, который переносит через пусть и небольшой, но просвет между интеллектуальными слоями разных поколений, этих обязательных рациональных вех истории. Времена Перемен резко увеличивают эти просветы, но при этом - и витальную значимость их преодоления.

Поколение - это и есть готовая рациональность, приготовленная по неведомым рецептам на кухне Истории. Причем это - рациональность массовая, о которой трудно сказать, что она - коррелят индивидуальностей. Скорее она сама индуктирует множество параллельных векторов личных рациональностей. Все это с трудом уживается с онтологическим приоритетом элементарного Я, но вместе с тем составляет какую-то свою онтологию. Поколение - это тот феномен реальности, который вынуждает сильно ограничить в правах привычную метафизику суперпозиции, потому что поколение - это эффект обратного суперпозиции действия. Поколение - это вообще самый интригующий феномен истории, обращающий массив вопросов к онтологии, этой науки о Началах. В том числе и о том, каковы очертания тела поколения, то есть каковы его временные размеры, постоянны ли они, переменны ли, можно ли и как их измерить, посчитать или хотя бы оценить? Почему, в конце концов, вообще, поколение телесно и протяженно? Если бы мы захотели говорить о теле групповой рациональности, то первая геометрическая ассоциация, которую она способна вызвать, - это перевернутый и открытый конус, образованный нанизанными на ось времени горизонтальными слоями групповых рациональностей внутри каждого поколения - вроде мандатных бумажек, нанизанных на штык красногвардейца.

Ось времени - это ось поколений (ось парадигм, по Т. Куну). Поколения, создавая разницу между полями восприятий и полями воспоминаний, и создают чувство времени*.

*Формула Э. Маха.

Поколение самой реальностью своего существования ставит вопрос, направленный к Основаниям. Поколение - довольно массивный объект в поле рациональностей. Это - годы или десятки лет.

Но даже и в течение дня мы можем переходить от одной рациональности к другой. Экстремальные формы жизни - война и профессия создавать образы обостряют эту возможность.

Расстояние между образами мира, в которых живут Фауст и Маргарита, создает трагедию его непреодолимости. Но жизнь не состоит из одних трагедий. И если Киркекор так и не слез с высоты свой рациональности, то Дали свободно переходил с той улицы, где живут его образы, на ту, где любят деньги.

Самое важное, что удалось открыть Толстому для себя в Севастополе, а для нас в "Войне и мире" - это ту разницу в рациональностях, которая может отличать воюющего человека от невоюющего. Рациональность воюющих людей - это особенная и стандартная вещь в себе, и Пьеру Безухову потребовалось пережить Бородино, чтобы почувствовать разницу.

Стандартна она тем, что рациональное содержание каждой новой войны всегда цитирует все предыдущие войны, как каждая новая революция цитирует прежние.

А особенна - особыми витальными условиями, формирующими ее, когда логика смерти сближается с логикой жизни своей вневитальной витальностью, тем, во что включена жизнь.

Время Перемен тоже имеет свою логику. Оно наполнено риском, как наполнены риском прыжок через пропасть или взрыв рядом с нами. Взрыв в мире рациональностей - это полноправный взрыв. Он может перенести через пропасть или стереть. Ведь если есть какая-то логика, есть и причинная зависимость.

Причинность

Причинность - самый старый и самый глубокий умозрительный образ (как сказал бы Гуссерль - стабильная очевидность). Без очевидности нет теории и нет науки. Глубину очевидности определяет каждая конкретно взятая рациональность. Из всех очевидностей самой стабильной является причинность. А причинность как логическая связь событий имеет те же основания, что и теория.

И ныне свежи споры о том, имеет ли научную ценность психоанализ З. Фрейда, споры, которые по идее должны быть основаны на некой универсальной оценочной шкале, каковой для теорий и в помине нет (это напоминает ситуацию с природой социального). В науке имеют ценность так называемые метафорические теории, к каковым можно смело относить и теорию Фрейда - она от этого ничего не приобретет и не потеряет. Вообще, каждую теорию, строго говоря, можно называть метафорической: только что в отношении одной теории ее родство с метафорой сразу бросается в глаза, а у другой метафора - более отдаленный предок. С учетом этого обстоятельства в теории познания вводятся градации теорий по степени их метафоричности. С этой позиции ценность теории Фрейда следует искать не в степени ее понятийного совершенства - высшей степени удаленности от метафоры - а в эвристическом заряде потревоженных ею образов. Главный образ, приведенный в движение теорией психоанализа - это образ причинности, потому что она предлагает базу для причинных связей всех казавшихся до этого случайными и немотивированными, а потому непостигаемыми событий в поведении человека.