Петр Рябов - Безнравственная революция и революционная нравственность

А что Нечаев? Он и тут сумел уйти сухим из воды. Ускользнув от преследования, он бежал в начале 1870 г. за границу, вновь появился в Швейцарии и там первое время довольно успешно продолжал дурачить Бакунина и Огарева (Герцен к тому времени умер) и даже добился передачи ему второй половины «бахметьевского фонда». Тогда же он выпустил несколько номеров двух изданий: «Колокол» (не путать с лондонским изданием Герцена под тем же названием!) и «Община» (не путать с более поздним изданием русских анархистов в Швейцарии под тем же названием!). Чтобы еще больше скомпрометировать Бакунина и поставить его в зависимость от себя, Нечаев предпринял следующий шаг. В это время Бакунин, находившийся в тяжелейшей ситуации хронического безденежья (с женой и детьми) взялся за предложенный ему перевод на русский язык «Капитала» Маркса, получил аванс, дал расписку и – увяз в великом «кирпиче» основоположника «научного социализма». Китайская грамота марксовых хитросплетений была тяжела даже для Бакунина, закаленного в юные годы штудированием гегелевской, философии. Не поставив Бакунина в известность, Нечаев написал заказчику этого перевода угрожающее письмо с требованием освободить Бакунина от взятых им на себя обязательств и вернуть расписку. В противном случае он угрожал ему «народной расправой» и «методами, не столь деликатными». Перепуганный заказчик выполнил эти условия, а вся эта история, разумеется, дошла до Маркса и стала одним из главных козырей, использованных им против Бакунина.

Однако сотрудничество Нечаева и Бакунина на этот раз было недолгим. Отношение Нечаева к Бакунину существенно изменилось: если за год до того он разыгрывал из себя его послушного ученика и единомышленника, всецело разделявшего анархистскую программу, то теперь он относился к Бакунину откровенно пренебрежительно: совершал кражи и подлоги документов и писем, постоянно лгал и путался в собственной лжи, не скрывал своих симпатий к якобинским, диктаторским и коммунистическим идеям, мало что общего имеющим с бакунизмом. Такая явная «перемена» в Нечаеве неприятно поразила Бакунина. А тут в Швейцарию приехал русский революционер Герман Лопатин, хорошо осведомленный о всех мистификациях Нечаева, и публично разоблачил его; он рассказал и о том, что побег Нечаева из крепости – выдумка, и о деле Иванова, и о прочих «некрасивых» действиях вождя «Народной Расправы» в России.

После этого в июне 1870 г. Бакунин написал Нечаеву огромное письмо, в котором заявил о разрыве с ним. Это письмо не только показывает, в какой мере Бакунин действительно несет ответственность за действия своего «молодого друга», а в чем их позиции отличались, но и остро ставит актуальные и по сей день вопросы морали революционеров и принципов, на которых должна строиться революционная организация.

С одной стороны, невозможно отрицать многочисленные моменты близости бакунинских и нечаевских позиций. Долгое время Бакунин склонен был закрывать глаза на аморализм, проповедуемый и практикуемый Нечаевым. Да и в этом письме, категорически отрицая «макиавеллизм» и «иезуитскую систему» Нечаева, Бакунин не вполне свободен от нечаевщины в вопросах «партийного строительства». Революционную организацию он представляет себе как штаб будущей революции, как тайную и невидимую диктатуру, которая после революции не даст установиться новому деспотизму. Эта противоречивая мысль Бакунина о том, что посредством диктатуры тайной, неофициальной, не стремящейся к благам и привилегиям для своих членов, можно предотвратить диктатуру явную – безусловно несет на себе следы длительного пребывания Бакунина (с 1845 г.) во франкмасонских ложах и его увлечения карбонариями. На мой взгляд, этот кардинальнейший вопрос –вопрос о принципах построения и целях деятельности революционной организации Бакунин так и не сумел удовлетворительно решить.

С другой стороны, письмо Бакунина Нечаеву свидетельствует о тех огромных различиях, которые существовали между этими двумя выдающимися революционерами. Михаил Александрович признает, что «веря в Вас безусловно, в то время как Вы меня систематически надували, я оказался круглым дураком – это горько и стыдно для человека моей опытности и моих лет, – хуже этого, я испортил свое положение в отношении к русскому и интернациональному делу». При этом Бакунин обрушивается на нечаевское якобинство и бланкизм, на идею захвата власти революционным меньшинством, выступая за стихийный массовый переворот, совершаемый самим народом. «Всякая другая революция, по моему глубочайшему убеждению, бесчестна, вредна, свободо– и народоубийственна». Нечаевская иезуитская система, основанная на обмане и подлости, не морализует революционеров, а развращает их – она бесчеловечна и неэффективна на практике, а, в случае своего осуществления, посадит на шею народу новых хозяев. Нечаевские методы приготовляют «новых угнетателей народа», убивают в революционерах «всякое человеческое чувство и воспитывают в них ложь, недоверие, шпионство и доносы…» Истинно революционная организация, по мнению Бакунина, «не навязывает народу никаких новых постановлений, порядков, форм жизни, а только разнуздывает его волю и дает широкий простор его самоопределению и его экономически-социальной организации, которая должна быть создана им самим, снизу вверх, а не сверху вниз». Революционная организация должна «на другой день народной победы сделать невозможным установление какой бы то ни было государственной власти над народом – даже самой революционной, по-видимому, даже вашей, – потому что всякая власть, как бы она ни называлась, непременным образом подвергла бы народ старому рабству в новой форме».

Таково было последнее слово Бакунина, последнее его обращение к Нечаеву, с призывом одуматься, отказаться от его чудовищной «системы», и направить весь свой пыл на дело, действительно полезное революционной России.

После этого их пути разошлись. Бакунину предстояло вскоре пережить участие в неудачном Лионском восстании 1870 г., поражение Парижской Коммуны, изгнание из Интернационала, провал анархических восстаний в Италии. История с Нечаевым заставила его всерьез задуматься над пересмотром некоторых своих доктрин и подтвердить свои либертарные принципы в противовес любому авторитаризму.

Нечаев же был в 1872 г. выдан швейцарскими властями царскому правительству как уголовный преступник, мужественно вел себя на суде и в крепости –где ему предстояло провести долгие десять лет заключения – последние годы его короткой жизни. По иронии судьбы он был заточен именно в Петропавловскую крепость (откуда якобы «бежал» в 1869 г.). Его поведение в заключении было поистине героическим. Когда полицейский генерал Потапов предложил ему снисхождение, если он согласится стать предателем, Нечаев ударил его по лицу, разбив его до крови. Несломленный деятельный дух Нечаева действительно почти совершил чудо: Нечаеву удалось при помощи своего харизматического обаяния распропагандировать весь тюремный гарнизон, установить контакты с «Народной Волей» – и лишь предательство одного из заключенных, выдавшего его правительству, сорвало далеко идущие планы Нечаева. Караульная команда была расформирован, более 60 солдат были преданы суду, а Нечаев, заключенный в карцер, был обречен на скорую смерть от цинги и туберкулеза, которая и наступила 21 ноября 1882 г.