Петр Рябов - Безнравственная революция и революционная нравственность

Но, быть может, в главном он был прав? Быть может, настоящий революционер, настоящая революционная организация по необходимости должны быть именно такими, какими он описал их в своем «Катехизисе революционера»? Как мы видели, уже Бакунин возражал ему, но, возражая, не смог дать удовлетворительного ответа и избежать противоречий. Настоящий, убедительный ответ – и ответ отрицательный был дан следующим поколением русских революционеров. После нечаевского дела русское революционное движение получило мощную прививку от «бесовщины» и «иезуитства». Кружок «чайковцев», из которого вышло героическое революционное движение 1870-х гг., возник во многом именно отталкиваясь от «нечаевщины». «Генеральство», централизм, аморализм стали бранными словами – новое движение строилось на взаимном доверии революционеров, максимальной децентрализации и отсутствии вождей, стремилось к полному нравственному и умственному развитию каждого из своих участников и безусловно отвергало принцип «цель оправдывает средства». Дух свободы, братства, равноправия и высокой нравственности был Присущ этому движению, стремящемуся не к революционному мессианству, но к слиянию с народом, чтобы разделить его долю, облегчить его участь и не только учить, но и учиться у него. Вот что писал в «Записках революционера» о кружке «чайковцев» Петр Кропоткин, бывший его членом: «В 1869 г. Нечаев попытался организовать тайное революционное общество из молодежи, желавшей работать среди народа. Но для достижения своей цели он прибег к приему старинных заговорщиков и не останавливался даже перед обманом, чтобы заставить членов общества следовать за собою (…) Кружок саморазвития, о котором я говорю, возник из желания противодействовать нечаевским способам деятельности. Чайковский и его друзья рассудили совершенно верно, что нравственно развитая личность должна быть в основе всякой организации независимо от того, какой бы политический характер она потом ни приняла и какую бы программу деятельности она ни усвоила под влиянием событий. Вот почему кружок Чайковского, постепенно развивая свою программу, так широко распространился по России и достиг таких серьезных результатов. Поэтому также впоследствии, когда свирепые преследования со стороны правительства породили революционную борьбу, кружок выдвинул ряд выдающихся деятелей и деятельниц, павших в бою с самодержавием. Чайковцы не гнались за тем, чтобы набрать побольше членов. Тем меньше они стремились к тому, чтобы непременно руководить всеми многочисленными кружками, зарождавшимися в столицах и в провинции и взять, так сказать, на откуп все движение среди молодежи. С большинством из кружков мы были в дружеских отношениях; мы помогали им, и они помогали нам; но мы не покушались на их независимость. Наш кружок оставался тесной семьей друзей. Никогда впоследствии я не встречал такой группы идеально чистых и нравственно выдающихся людей, как те человек двадцать, которых я встретил на первом заседании кружка Чайковского. До сих пор я горжусь тем, что был принят в такую семью».

Таков был ответ революционной России на «нечаевское дело». Народники 1870-х гг. – герои «Земли и Воли» и «Народной Воли» сделали свой выбор не в пользу якобинцев – Ткачева и Нечаева, но в пользу Герцена и Лаврова.

Однако и дело Нечаева не пропало. Оно нашло себе продолжателей, как в России (в числе их прежде всего стоит назвать большевиков), так и на Западе. И наши современники: РАФ в Германии, «Черные пантеры» в США и другие с восхищением говорили о Нечаеве, как о своем великом предшественнике.

А что же Бакунин? Как быть с ним –великим бунтарем и анархистом, проповедником свободы, который, безусловно, несет свою долю ответственности за слова и дела Нечаева, но – столь же безусловно отличается от него и в свое время порвал с ним и подверг беспощадной критике «иезуитскую систему» последнего? Мне остается лишь присоединиться к следующим словам современного историка, исследователя этой проблемы, Пола Аврича: «…В то время, как Бакунин, при всех своих недостатках, был по своей сущности либертарием, Нечаев, при всех своих достоинствах, был по своей сущности авторитаристом. Его подлинными учителями были не Фурье, Прудон и Бакунин, но Робеспьер, Бабеф и Ткачев, чьи якобинские принципы он применял и развил до крайних пределов. Далекий от того, чтобы быть анархистом, он был апостолом политической целесообразности, которая имеет больше общего с конспирацией и с централизованной организацией, чем с созданием безгосударственного общества (…). В руках Нечаева анархизм, идеал свободы и самоценности личности, был запачкан, принижен и, наконец, искажен до неузнаваемости».

Выходные данные: «Наперекор», №2, 1996