Назип Хамитов - Философия одиночества

Гала и Дали влюблены друг в друга. Влюбленные склонны изменять друг другу. Для Дали жизненно важно оставить Галу рядом с собой. Для этого нужна ревность Галы, которая по-настоящему может ревновать только к покоренной публике. И Дали покоряет публику правдоподобностью неправдоподобного. Но в отличие от любого мифотворца, который достигает того же, Дали покоряет публику правдоподобностью не космоса, а хаоса. Больше того, он покоряет публику правдоподобностью абсурда . Абсурд, изображенный в технике старых мастеров, не может не покорять. Неприятное для нас блюдо, поданное на грязной посуде, заставит с отвращением забыть о нем. Предложенное на золотом блюде, оно не станет приятней, но будет оставлено в нашем восприятии и памяти.

Золотое блюдо — это удивительное мастерство Дали. Он создал его под руководством Галы, поднявшись над многообразным стадом ортодоксальных сюрреалистов.

Дали творит свой Абсурд-на-Золотом-Блюде не для себя, он творит его для Галы, ибо их обоюдная влюбленность, влюбленность вечных юноши и девушки, требует этого как главной жертвы.

Золото Блюда Мастерства для Дали становится жаждой золота. Золото превращается в универсальный смысл бытия и спасение от абсурда. «Позолотить все вокруг — вот единственный способ одухотворить материю» [1] Сальвадор Дали. Дневник одного гения. — М, 1991. — С. 72. , — пишет Дали. Золото проникает в мысли и сны Галы и Дали — оно есть мистическая сила, дающая ту свободу, которая продлевает и украшает их влюбленность. Золото перестает быть для них средством материальной независимости, оно есть могущество, порождающее их духовную свободу — золото наполняет реальностью абсурд фантазий и, позолотив, скрывает его. Золото почти заменяет солнце. Сама Гала для Дали покрывается позолотой. Он вспоминает, как однажды вернувшись ночью домой, разбудил свою Музу: «Гала, проснувшись при моем появлении, крикнула из своей комнаты:

— Послушай-ка, малыш Дали! Мне только что приснилось, будто через полуоткрытую дверь я видела тебя в окружении каких-то людей. И знаешь, вы взвешивали золото!

Перекрестившись в темноте, я торжественно пробормотал:

— Да будет так!

А потом я расцеловал мое божество, мое сокровище, мой золотой талисман!» [2] Там же.

Действительное творчество есть лишь одно — поиск и обновление любви. В данной ситуации пример Дали весьма показателен. Оставшись в пределах юношеской влюбленности, он желает лишь игры — поддержания пламени этой влюбленности, которая делает ее бесконечной.

Для Дали Гала — единственная и неповторимая Муза. Она есть его воля и мужественность, направляющая женскую стихию Дали, — ибо зависимость от бессознательного всегда есть женская стихия . Воля Галы приводит к удивительной законченности работ Дали. Только дополненная этой волей к успеху, фантазия Дали создает его неповторимое творчество. Хаос становится космосом.

Дали убежден в уникальности Галы. Но по сути дела Гала есть универсальная Муза сюрреалистов, выбравшая себе и влюбившаяся в наиболее перспективного из них.

Того, кто сюрреальное сделает наиболее реальным.

Дали вынужден вечно жить, постоянно доказывая Гале, что он Дали. Более того, он вынужден доказывать Гале возрастающее мастерство Сальвадора Дали и увеличение пространства Сальвадора Дали в мире. И еще более — Дали постоянно должен демонстрировать Гале мир, обезумевший от Дали. Таковы законы влюбленности. Гала — высший судия успеха и палач поражения Дали в мире людей. Гала — высший палач успеха и судия поражения в мире Дали. Во власти Галы выбрать один из этих миров. И она почти выбирает первый.

Остается «почти» — тайная заковыка и намек на нечто большее, чем юношеская влюбленность. Благодаря этому «почти» Дали создает истинные шедевры. Во главе их — «Сон Христофора Колумба» и «Тайная вечеря».

«Сон Христофора Колумба» — одна из немногих работ Дали, где кроме пространства и перспективы есть время и истинный, живой свет. Колумб — великий покоритель Пространства, сделавший это покорение главным делом жизни. Дали — тоже великий покоритель Пространства. Колумб одинок, ибо только он один видит конечную цель покорения. Дали тоже одинок, он одинок в своем желании выйти за пределы пространства во время и Вечность.

Влюбленность всегда знает только пространство и чахнет перед лицом времени и Вечности. Выход Дали за пределы пространства есть выход за пределы абсурда, который охватывает нас при завершении влюбленности. Влюбленность в Галу и сотворчество с ней дают Дали маленькую брешь в пространстве. Брешь в пространстве творчества Дали — это мера его любви к Гале, и сквозь эту брешь струится Вечность.

В образе Колумба Дали изображает великую бессмысленность покорения Пространства и высший смысл этого покорения — выход во время и вечность. Дали отождествляет себя с Колумбом. Он приходит Колумбу во сне. Одинокий Дали распахивает над одиноким Колумбом вечное небо и в нем — намек на преодоление одиночества Дали и Колумба. Дали возносит спящего Колумба на небо и вместе с ними возносится Гала.

В «Тайной вечере» Дали пытается проникнуть в тайну одиночества Христа. Вновь и вновь желает он отождествить себя с Христом, испытавшим абсолютное одиночество и абсолютно преодолевшим его. И Христос принимает Дали в себя, даруя в этой картине полноту присутствия Дали. Истинный успокоенный Дали разливается в ее золотом свете — Дали, освобожденный от абсурдных фантазий и позолоты одиночества, трагический гений сюрреализма, любящий свою Прекрасную Даму.

«Тайная вечеря» и «Сон Христофора Колумба» ставят Дали рядом с Леонардо да Винчи, Рафаэлем и Гете, а Гале сообщают ту гениальность, которой может обладать Муза и которой обладали Каролина Шеллинг и Козима Вагнер.

В отличие от влюбленности любовь всегда жаждет абсолютной взаимности. Поэтому когда взаимности нет, человек испытывает возможно самое трагическое одиночество в жизни. Трагическая любовь — это прежде всего неразделенная любовь. Или точнее: неразделенная любовь есть вершина трагической любви.

Трагическая влюбленность — это словосочетание допустимо, но оно слишком легко может быть заменено на неудобную влюбленность. Трагическую любовь значительно сложнее превратить в неудачную любовь. Мы всегда ощущаем, что любовь есть не случайность и «кажимость» а неизбежность и бытие.

Неразделенная любовь есть трагическое бытие. На какой-то миг, для кого-то надолго, а для кого-то навсегда оно превращается в главный поток бытия, который низвергается в бездну. Переживая неразделенную любовь, мы всегда находимся на краю бездны. И эта бездна притягивает нас. Мы слышим шум водопада, видим блики солнца на пенных струях и провожаем их взглядом, и вместе с ними окунаем взгляд в темноту. Напрасно мы ищем там что-то — бездна не имеет дна. И водопад увлекает туда часть нашего Я. Сам водопад и есть эта часть Я. Но бездне нужно все Я, она ожидает и этот крохотный огонек самосознания, застывший на краю бытия и ничто. Окруженный химерами бессознательного, он дрожит, постигая непостижимую жестокость мира, и дьявольским искушением является желание броситься вниз и погаснуть, найдя облегчение от любви вообще.