Назип Хамитов - Философия одиночества

Посвящается Лане Свит, которая глубже всех проникла в мое одиночество.

Одиночество почти всегда воспринимается нами как трагедия. И мы бежим с его вершины вниз, не в силах вынести общение с собственным Я.

Но бегство от одиночества есть бегство от самого себя. Ибо только в одиночестве мы можем понять свое существование как нечто нужное близким и заслуживающее небезразличия и общения. Только пройдя врата одиночества, человек становится личностью, которая может заинтересовать мир. Лишь так женщина обретает достоинства женщины, а мужчина — достоинство мужчины. Ибо одиночество — это ось, пронизывающая нашу жизнь. Вокруг нее вращается детство, молодость, зрелость и старость. По сути дела, человеческая жизнь есть бесконечное разрушение одиночества и углубление в него…

Одиночество есть прозрение. В его безжалостном свете замирает обыденность и проступает все самое главное в жизни. Одиночество останавливает время и обнажает нас.

Бегство от одиночества есть бегство в одиночество — то самое одиночество в толпе, на работе, наедине с женой и детьми. Бегство от одиночества — это приближение к космическому одиночеству старости.

Как избежать этого одиночества? Ответить на этот вопрос можно только через появление нового более глубокого вопроса: «В чем смысл одиночества?» Ответом же на него может быть только философия одиночества.

Трагичность и интимно личностный характер проблемы приводят к тому, что создание такой философии на языке теории почти невозможно — писать ее надо языком бытия. Это определило образно-символический, местами даже мифологический способ изложения.

Мышление одиночества всегда распахивает перед нами бездну. В одиночестве мы встречаемся с Богом или дьяволом, обретаем себя или падаем ниц. Поэтому тема одиночества, как и тема смерти, запретная для нашего сознания.

Я хочу нарушить запрет и приподнять завесу.

И начать с самого очевидного — одиночества женского и мужского.

29 сентября 1994.

Юность — время осознания и овладения одиночеством. Через переживание одиночества в юности проходят практически все. Одиночество есть врата из подросткового бесполого бытия в жизнь юноши и девушки. Благодаря одиночеству в юности происходит осознание пола и врастание в него. Перед девушкой и юношей проступает их неповторимость как женщины и мужчины, и они пытаются войти в нее. Это попытка найти стиль женщины и мужчины.

Одиночество в юности есть стремление к уединению, столь непостижимое для предшествующего подросткового возраста. Уединение позволяет подготовиться к будущим чувствам влюбленности и любви, которые могут восприниматься только наедине с собой.

Не переживший одиночества в юности так и не становится взрослым. Или еще глубже: он так и не становится молодым. Он остается вечным подростком и проносит себя как стареющего подростка по всем ступеням жизни.

Он переполнен подростковой жаждой коллективности, и эта жажда становится самым сильным чувством его жизни, не давая проявиться любви и творчеству.

Ибо любовь и творчество — всегда вызов коллективу и роду.

Одиночество есть тайна юности. Из него вырастает трагическое чувство самопознания. Одиночество раздвигает материю социальных инстинктов, окружающих нас с рождения. Все повторяющееся и обыденное — то, что может развиться в скуку жизни, — отступает перед одиночеством-углублением. Углубление в себя всегда есть возвышение. Одиночество возвышает личность над коллективом и родом, приводит к общению с ними, к бытию, а не пребыванию в них.

Ужас одиночества в юности выбрасывает человека за пределы человеческого мира.

Ниже будет показано, что женщина всегда тяжелее мужчины переносит одиночество. Одиночество для нее — та оскалившаяся реальность, которой она стремится избежать. Именно поэтому тема одиночества для женщины всегда нечто более очевидное, чем для мужчины. В заглавии этой книги одиночество женщины не случайно вышло на первый план. Однако в юности — в эпоху естественного одиночества, — как ни странно, именно одиночество юноши представляется чем-то более очевидным. Объяснением этому может служить тот факт, что девушка созревает значительно раньше и в большей мере несет в юности черты самодостаточной личности. Этот самодостаточный характер подарен ей всей эволюцией вида «гомо сапиенс»; юный же мужчина достигает самодостаточности благодаря индивидуальному волевому порыву. Такой порыв в значительно большей степени предполагает одиночество, более того, требует его.

Юная воля юного мужчины требует мечтаний в корне отличных от тех, которым предаются девушки. Это мечтания о своей исключительности, которая должна быть реализована вне семейного благополучия или во всяком случае — не благодаря ему. Это мечтания о неповторимом воздействии на жизнь человеческого мира, и такие мечтания всегда требуют одиночества. Эти мечтания в юности и есть форма реального самопознания и возвышения над коллективом.

Именно мечтания делают подростка юношей. Речь идет не просто об интенсивности мечтаний, — подросток мечтает достаточно много и страстно, — а об их оригинальности. Мечтания подростка слишком стадны, по сути дела, это желания (как правило, сексуальные и танатические), одетые в фантастические формы в силу невозможности их удовлетворения. Они не требуют воли для своего воплощения — подросток не обладает такой волей. Он, например, может желать сексуального обладания красивой учительницей и смерти своего врага из параллельного класса, реализуя эти желания в изощренных фантазмах. Именно в это время закладываются устойчивые архетипы сексуальных и танатических фантазий, сопровождающих человека в течение всей его жизни. Они наполнены таким подростковым голодом, что последующее насыщение взрослого не способно снять их. Ясно, что подобные фантазии либо не требуют одиночества вообще, либо ограничивают подростка кратковременным и сугубо геометрическим одиночеством…