Петр Савицкий - Континент Евразия

Если этот вопрос формулировать, в частности, в отношении России, то его можно поставить так: выдвижение России есть ли это выдвижение одной из "европейских" стран в сфере "европейской" культуры, подобное, например, нарастанию значения Галлии-Франции, наряду со значением Италии, смене мыслимого "италийского" периода французским, или это есть нарождение новой культуры, хотя бы генетически и связанной с западноевропейской, но представляющей собой столь же радикальное изменение ее традиции, как то, напр., которое осуществила Эллада в отношении к "наследству" древнего Востока или новый Мир – в отношении к античному?..

Процесс перемещения культурных сосредоточий из Арголиды в Аттику и процесс перехода их из стран древнего Востока в Элладу – это случаи крайние. История дает примеры культурно-географических перемещений, занимающих по степени радикальности срединное положение: напр., смена эллинского мира миром эллинистическим. Можно задаваться вопросом: не являют ли культуры России-Евразии и Северной Америки, в их отношении к культуре романо-германской Европы, некоторого подобия именно таким соотношениям типа промежуточного?..

К намеченной проблеме примыкает иная. Нарождение руководящей культурной роли "молодых" стран само по себе не означает, что центры "старой" культуры теряют значение. Так и в органическом мире: новорожденные, молодежь, взрослые и старики сосуществуют. Но по общему порядку молодые переживают старых. Подобно этому и в мире культуры более "молодые" центры, хотя и не сразу, но постепенно, устраняют значение "старых" … Бывают исключения. И, напр., культура Древнего Египта пережила много других, более "молодых" культур. Но по общему правилу это так. Как же будет обстоять дело по отношению России-Евразии и Сев. Америки к "Европе"; произойдет ли "declin d'Europe" (закат Европы), "Untergang des Abendlandes" (гибель Запада) или Европа, с тем культурным ферментом, который в ней заключен, окажется в своем культурном значении устойчивее иных, ныне выступающих на историческую арену миров, обоих вместе или какого-либо в отдельности?..

Мы оставим в стороне идеологические бездны возможных расхождений. Ограничимся краткими указаниями на различия в индивидуальном положении Север. Америки, с одной стороны, и России-Евразии – с другой, в их отношении к Западной Европе – как в масштабе географического "прыжка", с которым связывается мыслимая культурно-географическая эволюция, так и в характере культурной традиции, которой обладает одна и другая.

Нарождение могучей культурной жизни в Северной Америке есть некоторый "революционный" факт культурно-географической эволюции. Перенесение за океан центров культуры, являющейся в своем корне культурой "западной части Старого Света", устраняет качество этой культуры как культуры исключительно "старого света", придает ей существенно новую географическую конфигурацию. Столь же новым культурно-географическим фактом является выступление на широкую культурно-историческую арену освоенных русской стихией областей северо-восточной Европы и северной Азии. Но все-таки области эти пребывают в пределах "старого света". Можно сказать, что в смысле внешнегеографическом Северная Америка находится дальше от Западной Европы, чем Россия-Евразия; и потому, если будущее принадлежит не Западной Европе, то в перспективе мыслимой культурно-географической эволюции именно Россия-Евразия есть непосредственная восприемница культурной преемственности "западной части старого света". Иначе обстоит дело в отношении содержания культурной традиции. Северная Америка есть страна, населенная всецело путем иммиграции из Западной Европы, в некотором смысле она есть плоть от плоти и кровь от крови Западной Европы. С течением времени она вырабатывает и выработает, конечно, самостоятельную традицию. Но в истоке своем она несет только ту традицию, которая пребывает в культуре Западной Европы. Русская же культура заключает в себе не только те традиции, которые заимствованы из Западной Европы, но и некоторые иные, напр. культурную традицию, полученную непосредственно от Византии. Если воспринимать Россию в расширенной трактовке, если предвидеть и придавать значение участию в деле русской культуры татар и сартов, грузин и армян, персов и турок, то можно утверждать, что стихия российская, в своем духовном бытии, пребывает на пересечении западноевропейской традиции с традициями старого, "доевропейского" Востока… В то время как культура романо-германской Европы получает неслыханное еще расширение в подъеме Северной Америки, в Старом Свете приходит к культурному влиянию некий новый мир, культурная традиция которого имеет иной и в некотором смысле более сложный состав, чем культурная традиция Северной Америки.

Мировая война кончилась. Но все еще в полном разгаре охватывающий все большие пространства пожар мировой революции. Переживаемые потрясения невольно заставляют вспомнить другую эпоху в истории Европы, столь же изобиловавшую революциями и войнами, – эпоху 1789-1815 гг. Эта эпоха, так же как и наше время, с неотвратимой силой выдвинула на пересмотр и перерешение одновременно два ряда вопросов существенно различного характера: 1) вопросы внутреннего политического и социально-экономического уклада народов и государств и 2) вопросы, касающиеся внешних взаимоотношений народов и государств, международного значения каждого из них, распределения территорий в даже факта самостоятельного их существования. При этом нужно заметить, что в ходе событий вопросы обоих порядков были теснейшим образом переплетены между собой. Франция несла Европе "факел революции"; это выражалось в том, что она захватывала Голландию, немецкие земли, Швейцарию, итальянские княжества, свергала в них старые и устанавливала новые, "революционные" правительства и тем самым быстрыми шагами шла к упрочению своей международно-политической гегемонии в Европе. Подобная же связь социально-политических и внешнеполитических условий не может не сказаться и в современности. Русская революция, приобретшая вначале характер смуты и "падения" Российской Державы, грозила уничтожить великодержавность России и отдать ее в национальную кабалу Германии. В этой связи также и все последующие изменения в характере и ходе русских событий находят (или рано или поздно найдут) свое отражение в области международных отношений.

В эпоху 1789-1815 гг. Великая французская революция развернулась в мировую – "наполеоновскую" – войну. И только по окончании этой войны, как совокупный результат войны и революции, выкристаллизовался на Венском конгрессе тот строй мировых внешнеполитических отношений, который вслед за тем продержался по крайней мере треть века, по 1848 год. В современности последовательность событий оказалась обратной: из недр мировой войны выросла "мировая революция". Но как в годы первой Империи, при неустойчивом военном равновесии между Францией, с одной стороны, Англией и Россией – с другой, были возможны, в смысле исторической значительности и устойчивости своих постановлений, исключительно международные "ареопаги", вроде Тильзитского свидания или Эрфуртского съезда монархов 1810– 1811гг., а никак не Венский конгресс, так и сейчас, при длящейся "революции" в целом ряде европейских стран (Россия, Германия, Венгрия) с невыяснившимся еще результатом, каждая международная конференция будет по своему историческому значению Тильзитским свиданием или Эрфуртским съездом, но отнюдь не Венским конгрессом. Именно в таком порядке мыслей и аналогий нужно оценивать возможное историческое значение нынешней Парижской конференции. Мыслимые постановления Парижской конференции, в ее настоящем облике, безусловно должны быть значительны и влиятельны – как некоторое выражение совместной волн тех, в чьих руках наибольшая организованная сила данного момента. Совершенно также были значительны и влиятельны совместные решения императоров Наполеона и Александра I, принятые во время Тильзитского свидания. Но эти решения сохранили свое значение только для нескольких месяцев, в крайнем случае, немногих лет. Может ли быть иначе с постановлениями нынешнего международного ареопага, выносимыми при существовании в области международных отношений таких неопределившихся "икс", как Россия данной минуты и "революционная" Германия? Для устойчивости исторических решений, касающихся внешней политики, необходимо, чтобы эти решения возникали в результате взаимодействия всех действительных сил, могущих в данный исторический момент играть роль на международной арене. В том и заключается заслуга руководителей Венского конгресса, что они для своего времени сумели определить равнодействующую всех таких сил. И так как одной из таких сил была, хотя и побежденная, Франция, ее представителю, Талейрану, с первого же дня конгресса была предоставлена влиятельная роль. Те же, кто ныне в международном судилище захотели бы вынести решения и "разделить мир", не учитывая при этом некоторых весьма реальных сил международного сообщества, только потому, что эти силы были их противниками в войне или находятся сейчас в состоянии внутреннего брожения, и рассчитывали бы при этом на историческую значительность и устойчивость своих постановлений, все они, весьма вероятно, горестно ошибутся в своих ожиданиях и в исторической перспективе уготовят себе несколько смешное положение.