Эвальд Ильенков - Драма советской философии. Эвальд Васильевич Ильенков (Книга — диалог)

Другое дело, если рассматривать чувственный мир ЧЕЛОВЕКА, т. е. природу не в ее оторванности от человеческой целесообразной практической изменяющей деятельности, а как предмет, как объект этой последней. Здесь можно констатировать огромные изменения.

Это значит, что во времена Демокрита человек соприкасался с одними чувственными свойствами природы, входя с ними в деятельное отношение, а впоследствии делал все большее и большее количество сторон природы предметом своей активной целесообразно — направленной изменяющей деятельности.

Гегель и подчеркивает тот факт, что природа с ее законами остается на всем промежутке времени развития познания одной и той же, но что человек, преследуя свои цели, активно входит в чувственный контакт со всеми новыми и новыми ее сторонами, со все новыми и более глубоко лежащими закономерностями, т. е. от активности человека зависит — привел он предмет в соприкосновение со своими органами чувств или нет.

Это, по Гегелю, зависит от того, что за цели преследует человек в природе. Поскольку та или иная сторона, свойство, закономерность природы превращается человеком в СРЕДСТВО для выполнения его субъективной ЦЕЛИ, она и ставится предметом созерцания представления. В этом случае она находит свое выражение в речи, в языке и лишь постольку делается предметом мышления.

ЦЕЛЬ сказывается изначальным движущим моментом познания, ибо в сферу чувственного созерцания действительно попадают только те стороны природы, которые человек — вольно или невольно — превратил в средства для выполнения своих целей. Следовательно, чувственный образ предмета формируется ЦЕЛЬЮ, субъективно — активным волевым отношением сознания к предметному миру.

Это явственно выступает уже в факте ВНИМАНИЯ. Я на что — то внимание обращаю, сосредоточиваю, как на существенном, и отвлекаюсь, активно абстрагируюсь от всех остальных сторон того же предмета…

При этом Гегель имеет в виду тот факт, что ЦЕЛИ, обусловливающие направленность внимания человека, а потому — и вычленение тех, а не других характеристик, «определений» предмета в качестве «существенных», имеют СУБЪЕКТИВНОЕ значение.

Сознание обращает внимание на данные свойства, стороны чувственно данного ему многообразия, как на «существенные». Но какая гарантия у сознания имеется на тот счет, что эти стороны СУЩЕСТВЕННЫ ДЛЯ САМОГО ПРЕДМЕТА, а не для субъективно — ограниченной точки зрения субъекта? Ведь если показать дикарю золотые часы, то для него «существенным» в них окажется вовсе не то, что они показывают время, а то, что они красиво блестят, и в этом смысле совершенно не различаются для него от любого красивосверкающего предмета, скажем, от позолоченной фальшивой монеты…

Существенным для неразвитого сознания дикаря окажется таким образом то, что для самого предмета является как раз самым несущественным, чисто случайным признаком этого предмета, таким, что может отсутствовать в нем без всякого ущерба для предмета.

А сознание цивилизованного человека выделит в качестве существенной характеристики предмета именно то, что для самого предмета является неотрывной от его сущности стороной, то, что делает данный предмет именно данным предметом, или — как выражается Гегель — его ПОНЯТИЕ.

Отсюда Гегель непосредственно делает вывод относительно «понятия» самого мышления, относительно «сущности самого мышления».

По Гегелю, лишь такое сознание соответствует своему понятию, которое делает своей ЦЕЛЬЮ «понятие» самого предмета, а не субъективно — положенную цель.

«Понятие» и оказывается той целью, преследуя которую, мышление делает и самого себя соответствующим своему собственному понятию.

Следовательно, рассматривая сознание на любой его ступени, Гегель стремится определить — в какой мере данная форма сознания приближается к своему собственному понятию, насколько в данной форме сознания реализуется его собственная, имманентно заложенная в нем ЦЕЛЬ.

Естественно, что задача сводится к тому, чтобы сопоставить данную ступень сознания с тем представлением, которое мышление имеет относительно своей собственной природы, с тем представлением о сущности мышления, которое мышлением достигается на высшей точке своего развития.

Иными словами, анализ исторического развития состоит в том, чтобы сравнить данную, рассматриваемую ступень развития сознания с тем представлением, которого мышление достигает о самом себе на высшей точке своего развития.

Т.о. той ЦЕЛЬЮ, которая имманентно заложена в сознании и руководит сознанием на любой ступени его развития, направляет и обусловливает развитие сознания, знания, является, по Гегелю, самосознающее понятие, единство сознания и самосознания, абсолютный дух.

Т.о. отличие субъективной цели, конструирующей чувственный образ предмета, от объективной цели заключается в том, что первая выражает собой случайное отношение единичного сознания к миру, а вторая — отношение всеобщего в сознании к всеобщему в мире.

Вопрос вот в чем — сознание на низших ступенях рассматривает мир с субъективной точки зрения, с точки зрения, которая зависит от чувственно — практических потребностей, целей человека как природного существа. Эта точка зрения не совпадает с точкой зрения объективного рассмотрения и противоположна ей.

Пытаясь развернуть текст раздела о Спинозе, хотя бы и только черновой, я сразу же столкнулся с большими трудностями, которые вряд ли удастся преодолеть до тех пор, пока передо мною не будут лежать хотя бы черновые варианты предыдущих и последующих разделов. Спиноза — это подлинный узловой пункт развития всей европейской философии, и именно поэтому его систему невозможно изложить изолированно от предыдущего и последующего. И именно по той же причине рассмотрение его философии сразу же сталкивает с рядом проблем, которые остаются и по сей день острыми проблемами, требующими от автора совершенно определенной позиции, а это сразу же ставит его в оппозицию по отношению ко многим т. н. «современным взглядам».

И прежде всего остального — это вообще проблема отношения философии как науки — к остальным наукам. В ходе освещения философии Спинозы явно или неявно приходится решать прежде всего этот коварный вопрос. Ведь давно известно, что имя Спинозы — даже для тех, кто знает о философии лишь по — наслышке — является как бы псевдонимом философии вообще, а Спиноза — подлинной персонификацией философии, Философом с большой буквы.

А это накладывает огромную ответственность на автора, — от того, как будет изложена система Спинозы, во многом будет зависеть восприятие дальнейшего материала.