Георг Лукач - Молодой Гегель и проблемы капиталистического общества

Преклонение Гете и Гегеля перед Наполеоном — слишком известный и доказанный факт, чтобы его могла полностью отрицать националистическая немецкая историография. Несмотря на все это, и здесь пытаются стереть следы этого преклонения, поскольку преклонение перед Наполеоном превращают в абстрактный культ гения. (Такова, например, литература эпохи империализма-от Ницше до Ф. Гундольфа, фальсифицирующая Гете). Нас здесь интересует конкретное политическое содержание отношения Гегеля к Наполеону. Оно находит свое выражение не в его произведениях, а в его письмах, что легко объясняется политическими отношениями, господствовавшими в тогдашней Германии. Можно даже отметить, что наиболее откровенно Гегель высказывается по этим вопросам в письмах к своему испытанному другу — философу И. Нитхаммеру.

В этих письмах политические взгляды Гегеля обнаруживаются совершенно недвусмысленно. В дальнейшем мы приведем некоторые его высказывания, из которых читателю станет совершенно ясно, что Гегель восхищается Наполеоном не как абстрактным гением — это вообще совершенно ему несвойственно, как мы знаем из его трактовки роли великих людей в истории. Он восхищается Наполеоном как выразителем наследия французской революции в Германии, одним словом, Гегель и в этот период, до низвержения Наполеона и даже позднее, был убежденным защитником политики Рейнского союза.

Письмо к Нитхаммеру, в котором он описывает свои непосредственные впечатления после битвы под Иеной, всем известно. Мы приведем отрывок из него лишь потому, что другие письма этого периода написаны после завершения "Феноменологии", и для того, чтобы показать, что развитие политических взглядов Гегеля представляет собой прямую линию — от его признания государственного переворота 18 брюмера в статье о естественном праве до низвержения Наполеона. Следовательно, политические взгляды Гегеля и его трактовка современности в "Феноменологии" образуют органическое целое. Он писал 13 октября 1806 г.: "Самого императора — эту мировую душу — я увидел, когда он выезжал на коне на рекогносцировку. Поистине испытываешь удивительное чувство, созерцая такую личность, которая, находясь здесь, в этом месте, восседая на коне, охватывает весь мир и властвует над ним… Прусакам нельзя было, конечно, предсказать ничего хорошего, однако иметь такие успехи от четверга до понедельника мыслимо только для этого исключительного человека, и не изумляться ему просто невозможно" [4].

В письмах более позднего времени конкретное политическое содержание выражается с еще большей ясностью; 29 августа 1807 г. Гегель пишет Нитхаммеру: "Немецкие теоретики государственного права не написали ни одной статьи о понятии суверенитета и о смысле акта о создании союза. Все великие теоретики государственного права живут в Париже". Затем Гегель высказывается о конфликтах между князьями и сословиями в отдельных землях Рейнского союза и добавляет: "Преодолев эти конфликты в Вюртемберге, Наполеон в ярости сказал вюртембергскому министру:,Я сделал Ваших князей суверенами, а не деспотами". Если немецкие князья не имели ни малейшего представления о свободной монархии и не пытались ее реализовать, то Наполеон стремился организовать все. Ведь иногда возникает совершенно иное, чем то, что было задумано" [5]. В том же самом духе он пишет 13 октября 1807 г.: "Кажется, решающие указания из Парижа все еще не посланы; они, судя по некоторым признакам, не только коснутся внешнего разделения областей, но на благо народов также повлияют на внутреннюю структуру…" [6]. Аналогичным образом он высказывается о введении "Кодекса Наполеона" в Германии в письме от И февраля 1808 г.: "Однако важность "Кодекса" не идет ни в какое сравнение с важностью надежды на то, что будут введены в действие хотя бы некоторые незначительные части французской или вестфальской конституций. Добровольно это вряд ли случится из собственных побуждений и соображений тоже, ибо откуда они возьмутся? Это произойдет лишь в том случае, если на то будет воля неба, т. е. французского императора, и если исчезнут прежние характерные разновидности централизации и организации, в которых нет ни справедливости, ни гарантии, ни популярности, но лишь произвол и мудрствование отдельного лица" [7].

Уже из приведенных мест вполне очевидно, что Гегель в эти годы не только был защитником политики Рейнского союза, но и ожидал от Наполеона — от его энергичного давления на немецких князей — решения любых частных вопросов. Лишь в вопросе о полной централизации управления он, как мы видим, не был единодушен с Наполеоном. Но из его писем совершенно ясно, что он и в этом вопросе усматривал то, что может быть улучшено в ходе развития наполеоновской системы. Следовательно, из критики некоторых деталей этого вопроса нельзя сконструировать какую-то оппозицию Гегеля наполеоновскому режиму.

Гегель весьма скептически относился к освободительной борьбе немцев против Наполеона и до последнего мгновения ожидал и надеялся на победу императора. Низвержение Наполеона Гегель рассматривает как трагическое событие мировой истории, и его письмо полно язвительной критики посредственности, которая справляет свой триумф. Еще долгое время спустя Гегель не мог смириться с этим положением и всегда надеялся, что мировой дух сделает усилие и пошлет к черту "торжествующих блох и клопов". Лишь позднее и весьма постепенно наступает его "примирение" с существующим положением в Германии — изложение отдельных этапов этого развития лежит вне рамок нашего исследования [8].

Мы столь подробно изложили политические взгляды Гегеля потому, что они имеют самое непосредственное отношение к важнейшим проблемам "Феноменологии", прежде всего к исторической оценке современности и вытекающего из этого определения сущности философии, постигающей современность. Короче говоря, исходной позицией Гегеля является точка зрения, согласно которой после всемирного кризиса французской революции в наполеоновском государственном режиме возникает новая мировая эпоха. И философия Гегеля должна стать мыслительным выражением французской революции. Специфическое определение Гегелем своей собственной системы заключается в том, что она должна философски выразить рождение нового периода мировой истории.

Розенкранц опубликовал заключительные слова Гегеля, сказанные им осенью 1806 г. в лекциях о феноменологии: "Итак, господа, я подошел к образованию спекулятивной философии. Рассмотрим ее как начало философствования, которое поведет Нас дальше. Мы живем в важнейшем периоде истории — периоде брожения, где дух получил новый импульс для того, чтобы выйти за пределы своих прежних форм и обрести новую форму. Вся масса прежних представлений, понятий, мировых отношений разложилась и исчезла, как сон. Подготовляется новое появление духа. Прежде всего философия должна приветствовать его появление и признать его, в то время как то, что не есть философия, не будучи в состоянии ему противостоять, тянется к прошлому, и большинство бессознательно предстает в качестве пассивного материала его появления. Философия, познавая дух как вечное, воздает ему свои почести" [9].