В Степин - Новая философская энциклопедия. Том четвёртый Т—Я

417

ЭКВИВОКАЦИЯ туальное, т. е. при воплощении голоса в речь, слова в дело, она делит то, что есть, на Божественное бытие, которое только «вот это», не состоит из частей, едино (чему Боэций дал имя субсистенции), и на человеческое бытие, где термин «бытие» применен иносказательно, ибо это не подлинное бытие, поскольку оно составное, служит подлежащим для акциденций, чему, на его взгляд, больше подходит имя субстанции. Эквивокация, т. о., является обоснованием 1) креативности мира из ничего, 2) необходимости связи с возвышенным и аналогией, благодаря которым, с одной стороны, исключается любая возможность истолкования христианства в духе пантеизма, а с другой — обеспечивается сопричастность горнего и земного миров. Содержание термина «эквивокация» (сравнительно с Аристотелевой омонимией) в Средневековье претерпело существенные изменения. Эквивокация, как полагал Боэций, характерна не только для имен, но и для союзов, предлогов, глаголов, имеющих в одних случаях активное значение, в других — пассивное, слов с переносными значениями. Деление на двуосмысленное и однозначное, связанное с анализом проблемы универсалий, существенно лишь тогда, когда в наличии «истинное определение», т. е. когда определение обращается. Пример с человеком, который, как и животное, может быть определен как чувствующая одушевленная субстанция, приведенный Боэцием для иллюстрации однозначного, свидетельствует о возможности именно такого обращения. «Если ты скажешь: что есть человек? — Разумное смертное животное, — то это правильно. Если скажешь: что есть разумное смертное животное? — Человек. И это правильно», т. е. речь идет об однозначном. «Но если кто-либо скажет так: «Что есть человек? — Чувственная, одушевленная субстанция», — то это истинно. А если скажет: «Что такое чувственная, одушевленная субстанция? — Человек», — то это будет правильно не во всех смыслах, потому что лошадь тоже чувственная, одушевленная субстанция, но она — не человек» (Boethius. Ibid., col. 163—164). Определение, по Боэцию, не обращается, если определяемым субъектом является общее имя, каким для «человека» и «лошади» является «животное». В этом и подобных случаях общее имя, которое сказывается о множестве единичных вещей и само оказывается единичностью, требующей определения, всегда дву- осмысленно, поскольку определения требует то, что само, по природе, является определением. Так, род это множество, связанное местом рождения или индивидом-родоначальником, это 10 категорий, это субстанция, это предельнейший род (выше которого ничего нет) и взаимоподчиненные роды (виды), возможность (для нижестоящего вида) и актуальность (в виде и индивиде). Разную речь, т. о., можно вести и о разных вещах, поименованных одним словом, и об одном и том же сущем, одно и то же имя которого будет при разных поворотах логического внимания свидетельствовать о разных ориентациях этого сущего. Так, предельнейшие роды (субстанции), целиком и одновременно входящие в субъект-субстанцию (единичную вещь), не определяются, а только описываются, т. е. используются в переносных значениях, являясь намеком на нечто иное, потаенное внутри одной и той же субстанции. Что касается отыменного, то оно таковым является тогда и только тогда, когда в наличии вещь, сопричастная той, которой она обязана рождением, имя этой вещи и трансфигурация этого имени. При отсутствии одного из этих условий отыменное лишается смысла. В этом случае название будет не паронимичным, а эквивоцией {Boethius. Ibid., col. 168). Идея эквивокации в дальнейшем была поддержана крупнейшими логиками 12 в. Петр Абеляр представил ее в следующих аспектах: 1) находящийся по разные стороны противоречия один и тот же термин выражает разные референции; 2) разные смыслы одного и того же термина есть следствие фигуративности языка; 3) речь представлена как тропы, где один из ее видов — определение — само есть троп; 4) основываясь на идее Боэция о вещи как субъекте, творящем высказывания о себе, одновременно и полностью включающем в себя субстанцию как универсалию, отчего вещь всегда есть субъект-субстанция, он полагал, что индивид также есть всеобщее, не в меньшей мере предельное, чем предельный род у Боэция, особенно при учете одного из значений рода как инициации человеческих поколений от некоего родоначальника. Сократ — грамматик и Сократ — белый — это, по Петру Абеляру, разные сказуемые не просто субъект-субстанций с одинаковыми именами, но разные представления статусов одной и той же субъект-субстанции, имя которой двуосмыс- ливается при смене угла зрения на эту субстанцию. При этом «только то называется двуосмысленным, что имеет общее имя и не выражает одного и того же смысла субстанции» (Petrus Abaelardus. Glossae super Praedicamenta Aristotelis.— Beitrage zur Geschichte der Philosophie des Mittelalters. B. XXI, I. Munster, 1919. S. 117—118). Эквивокация, т.о., рассматривается как фундаментальный принцип отношений вещи и имени, в условиях неисчерпаемости вещи предполагая многообразие статусов: их роль исполняют определения. Эквивокация значима в аффирмативных высказываниях, но не в негативных (Ibid., S. 118). Гильберт Порретанский поставил идею эквивокации в связь с основаниями вещи: собственными и общими с другими вещами. Эквивокации разных типов зависят от их правильной дистинкции. С этим связано его двуосмысленное представление субстанции как субсистенции (то, благодаря чему нечто есть) и субсистирующего (то, каким нечто является), что позволило Гильберту поставить вопрос о разноосмысленнос- ти одних и тех же терминов в разных видах знания. Два рациональных утверждения в зависимости от правильного выяснения оснований могут быть оба истинными или оба противоречивыми. Определение человека как разумного смертного животного верно, но не менее верно и то, что идея воскресения дает новое основание для истинного, т. е. бессмертного, человека. С точки зрения Гильберта, этот пример показывает шаткость любого человеческого определения. Высказывание «человек бессмертен» означает неразрывность его души и тела, «человек смертен» — признание их разрыва. Статус человека меняется в зависимости от его греховности, потому определение его как разумного смертного животного относится к области естественного знания, но не теологического. Праче- ловек, т. о., был чистой возможностью. К нему применимо выражение «Божий человек», где термин «Божий» употребляется в переносном смысле — в смысле произведения его Богом, тогда как остальные люди были порождены людьми. Возможности переносных смыслов выражены Гильбертом термином «трансумпция» (перестановка), который входил в то, что в то время называли тропологией (учением о тропах). Идея трансумпции предполагала анализ отклонений от устоявшихся речевых выражений, позволяющих осуществить перевод терминов из одного вида знания в другое. То, что в естественном знании может быть следствием, в теологическом обернется причиной. Благодаря идее перестановки Гильберт