Л. Науменко - Монизм как принцип диалектической логики

Что же, однако, представляет собой эта «логика предмета»?

Философу-неопозитивисту само выражение «логика предмета», «логика содержания» представляется совершенно лишенным смысла. Для него существует лишь логика восприятия вещи и ее «словесного бытия», но никак не ее собственная логика. Вещь для него лишь поле чистых возможностей для конструирующей деятельности рассудка и наделяется «логосом» лишь в меру того, как рассудок выражает свое отношение к ней. Так, например Ф. Франк следующим образом определяет сущность: «...Под “существенными свойствами” вещи мы будем подразумевать те свойства, которые необходимы для достижения определенной цели. Без уточнения цели термин “существенный” не имеет определенного значения» [6] Франк Ф . Философия науки. Москва, 1960, с. 65. . Аналогично высказывается и Б. Рассел: «Понятие о сущности является сокровенной частью каждой философской системы после Аристотеля вплоть до нашего времени. Это, по-моему, безнадежно сбивающее с толку понятие... В действительности вопрос о “сущности” есть вопрос о том, как употреблять слова. Мы употребляем одно и то же имя в различных случаях для довольно разнообразных явлений, которые рассматриваем как проявление одной и той же “вещи” или “лица”. Фактически, однако, это лишь создает удобство словоупотребления. “Сущность” Сократа состоит тем самым из таких свойств, при отсутствии которых нельзя употреблять имя “Сократ”. Вопрос этот чисто лингвистический: слово может иметь сущность, но вещь – не может» [7] Рассел Б . История западной философии. Москва, 1959, с. 221-222. .

С точки зрения неопозитивистов, проблемы метода научно-теоретического познания, выражающего в формах движения мысли специфическую природу содержания, вообще не существует. Единственной проблемой логики остается проблема формального соответствия мыслей друг другу внутри принятой системы допущений, проблема построения внутренне непротиворечивой системы высказываний, опирающейся на некоторые гипотетически принятые предпосылки. Проблема же отражения природы вещи в логике понятий в рамках философии неопозитивизма вообще не встает, поскольку она вообще не признает наличия у вещей какой-либо собственной природы. Между тем именно этой проблеме и именно этой категории, категории сущности, исторически и по существу обязана своим существованием логика и как способ духовной жизнедеятельности человека, и как наука.

История философии со всей очевидностью показывает что проблема логики – это прежде всего не вопрос о построении какого-либо рода логического синтаксиса, логического исчисления, а вопрос о логике самой вещи, о ее содержательном определении, об ее отношении к самой себе и к другим вещам, о ее «логосе». Эта проблема родилась вместе с философией, с теоретическим познанием вообще.

Что же такое «логос» вещи и, следовательно, логическое, рациональное познание?

В древнегреческом эпосе λογος – «слово» (от λεγειν – «говорить») встречается редко. У Гомера – всего три раза [8] См.: Трубецкой С.Н. Учение о логосе в его истории, т. 1. Москва, 1906, с. 13. , причем здесь же заменяется терминами μυθος (миф) или επος (эпос). В тех же случаях, когда «логос» употребляется во множественном числе, в значении «слова», то этот термин обозначает льстивые, ложные слова, «лукавые речи» [9] Там же. , «словеса»... С развитием древнегреческого общества и его культуры по пути к рабовладельческой демократии в народном сознании «миф» или «эпос» превращается в сказку или басню, а «логос» – в истинное слово. На место мифа, басни становится проза трезвой мысли. Логос – сфера этой прозы, «логограф» – писатель, прозаик (в отличие от поэта, «аэда»). Позднее «логос» воспринимается как «разумное слово о природе», как «естество вещей», как «слово о сущем» и, наконец, как слово, обозначающее мировую гармонию, внутреннюю закономерную связь вещей. С этими значениями «логоса» уже оказывается связанной и философия вообще, и логика в частности.

Эта коротенькая биография слова «логос» весьма содержательна. В неявном виде она содержит в себе и сведения по биографии древнегреческого общества, древнегреческой культуры и теоретического мышления.

Мифологическая формация сознания – духовный рефлекс общинно-родового бытия человека. «Ведь мифология – это и есть понимание природы и всего мира как некоей универсальной родовой общины» [10] Лосев А.Ф. История античной эстетики. Москва, 1963, с. 127. . А в общине связь основана не на определенности индивида, а на непосредственной всеобщности, стихии природного целого. Целое этого общества еще не есть организация, где каждый элемент взвешен и определен и где единство строится как соответствие определенностей. Всеобщность этого целого непосредственна, она есть сущностная сила рода, его мощь, его героическое, ахиллесово начало. Она есть чувство, но не мысль, клич, но не слово.

Слово – одиссеевское начало жизни. Слово – мера особенности, устойчивости, определенности, размеренности, организованности. Слово – начало мудрости, опосредованной силы, всеобщее, существующее, через особенное, через средство, орудие, в ритме организации. Сила слова и тайна мудрости заключаются в пределе , определенности, мере; она парадоксальна, диалектична, лукава; ее беспредельная мощь спрятана в ряде невинных дискретных шагов, в двойственности каждого рядового тона; ее стихия – стихия гармонии. В стихию безмерного воодушевления мифа «логос» вносит нечто «лукавое», отрезвляющее, меру.

Структура магического и мифологического мышления сполна объясняется характером жизнедеятельности общественного субъекта, в данном случае – грека архаической эпохи. Ограниченность его практического отношения к миру определяет ограниченность теоретического осознания этого мира. Собирательство – абстрактное отношение человека к природе. То, что человек получает от нее, для него практически выступает как абстрактный дар, не связанный с особенной, определенной природой вещи, так как определенностью этой вещи человек как раз и не владеет. Ведь только в труде, в производстве человек осваивает определенность вещи. И благо, которого он домогается от нее, есть выражение именно этой ее определенности, особенности, устойчивости как данной вещи – ее строения, свойств, формы, «логики».

Утверждая абстрактно-потребительское отношение к вещам природы, гасящее всякий интерес к ним самим по себе, к их определенности, эта жизнедеятельность необходимо полагает ситуативную логику мышления. Жизнетворящая сила вещей летуча, сверхконечна, абстрактна, она принадлежит не вещи в ее определенности и необходимости, а ситуации – во всей ее случайности и неопределенности. Эта сила всегда зависит от чего-то другого, вообще говоря – «от всего». Вещь в силу этого превращается в комплекс [11] Логико-психологическая структура так называемого «пралогического мышления» вскрыта в замечательных работах советского психолога Л.С. Выготского. То, что Леви-Брюль именовал «пралогическим мышлением», которое, по мнению Ж. Пиаже, «непроницаемо для опыта», эгоцентрично, спонтанно, Л.С. Выготский рассматривает просто как «комплексное мышление»симультанно схватывающее вещь вместе ее ситуативным окружением в одном образе – «комплексе». «Комплекс» – не мистический домысел, он – нерасчлененный, непроанализированный, непосредственный образ практически не расчлененной действительности. (См. Выготский Л.С . Избранные психологические исследования. Москва, 1956.) , объединяющий в себе это «всё».