Георг Лукач - Исторический роман

Приведем пример. Серьезная художественная задача — изобразить, как во времена жесточайших преследований со стороны церкви люди мужественно шли на эшафот, мужественно выносили пытки инквизиторов, защищая истины естествознания, проповедуя закономерности вселенной, освобожденной от божественного призрака. В таком изображении значение, всемирно-исторических научных открытий Коперника, Кеплера и Галилея может засиять новым и ярким светом. Но самый великий и научно образованный художник ничего не может добавить от себя к закономерности, найденной Галилеем. Он не может ее изобразить, он может только вставить в свое сочинение слова или мысли самого Галилея.

Великие писатели прошлого прекрасно знали действительные возможности литературы, и они изображали духовную жизнь гениальных людей только в отраженной, косвенной форме.

Один' из современных предрассудков гласит, будто аутентичной передачей исторического факта можно добиться художественного воздействия. Этот предрассудок легче всего может показаться истиной, когда речь идет о фактах из жизни тех людей, которые любимы народом. Но здесь кроется недоразумение. Желание народа узнать как можно больше и точнее о жизни народных вождей вполне законно — и осуществить его призвана научная биография, глубокая по мысли и написанная хорошей и популярной прозой. Монтаж подлинных документов может быть для научной биографии, важной подготовительной работой, он может быть (если сделан тщательно и со знанием дела) интересен и сам по себе как пропаганда малоизвестных фактов. Но он не поможет воспринять личность народного вождя в ее жизненной целостности. Для того, чтобы создать целостный образ, одних документов недостаточно; опираясь на них, надо много шире охватить общественно-историческую действительность, надо вскрыть и изложить основные тенденции эпохи; только так можно понять и обрисовать те черты, которые сделали великого человека дорогим и близким для народных масс.

Не будем говорить о попытках написать литературно-художественную биографию Маркса, которые предпринимались бездарными и невежественными людьми; такого рода примеры не показательны для настоящей литературы. Но представим себе способного и знающего писателя, который захотел бы изобразить Маркса на основании документов и воспоминаний современников. Он опишет, как Маркс пересекает комнату по диагонали, ходит из угла в угол (эта привычка известна по воспоминаниям Лафарга), курит сигару; как на его письменном столе в беспорядке набросаны книги и рукописи (об этом тоже рассказали Лафарг, Вильгельм Либкнехт и др.). Все будет исторически точно, но приблизит ли это нас хоть да шаг к пониманию личности Маркса? Несмотря на всю подлинность описанных фактов, те же привычки, та же обстановка могли бы принадлежать и какому-нибудь другому ученому или политику. Но если писатель, кроме того, заставит Маркса говорить и использует здесь текст, опять же аутентичный, взятый из произведений Маркса, из писем Маркса к Энгельсу, Кугельману, то, разумеется, эти слова будут верны, мысли — значительны; однако их возникновение во время разговора будет неестественно, их способность воссоздать интеллектуальный облик Маркса окажется совершенно недостаточной. В оригинальном контексте — в письмах Маркса или в его сочинениях — те же мысли не только обладают большей содержательностью, но и больше передают индивидуальный характер Маркса, чем художественная обработка, где диалог (или монолог, все равно) опирается на выбранные цитаты из писем и научных сочинений.

Можно себе представить противоположный и прекрасный пример — это "Государство и революция" Ленина, где приведены те же цитаты из Маркса. Ленину, глубочайшему ученому и писателю, в равной, мере обладающему выразительностью и чувством меры, совершенно чужда претензия на "художественность" в смысле размалеванной "образами" буржуазной публицистики и историко-биографической беллетристики. Но читатель его гениального произведения находится под сильнейшим впечатлением от личности Маркса, мыслителя и политика. Почему? Конечно, потому, что Ленин, разрешая коренные задачи пролетарской революции, суммирует в своем теоретически блестящем, проницательном и популярно изложенном труде все проблемы и точки зрения, порожденные революциями XIX века. Благодаря этому мы в известной мере проникаем в процесс, совершавшийся в уме основоположника научного социализма: мы видим, как революционные события оплодотворяют мысль Маркса, разрабатывающую центральные проблемы революции, как ее смелые и всегда верные обобщения вскрывают еще почти неуловимые тенденции исторического развития, как великий ум Маркса, познавая действительность, находит в ней элементы, которые разовьются в будущем.

В таком, и только в таком, изображении создается образ Маркса как личности, потому что его индивидуальность неотделима от его научно-политической деятельности.

Удовлетворить запросы масс, написать биографию вождей пролетарской борьбы за социализм — это большая и почетная задача. Но она не может быть разрешена биографической беллетристикой или включением подлинных документов в романы. Даже биография Маркса, написанная Францем Мерингом, при всех ее идеологических ошибках, дает большее представление о личности Маркса, чем все существующие беллетристические разработки его образа.

Подтвердим нашу мысль еще одним примером. В первой статье мы цитировали замечательный отрывок из работы Ленина "Удержат ли большевики государственную власть?". Рассказ об улучшении качества хлеба после июльских дней — это не только убедительный аргумент в рассуждении Ленина; он проливает свет на индивидуальный характер ленинского мышления, приближает нас к пониманию личности великого вождя, ведущего народ к победоносной социалистической революции. Этот эпизод сразу же показывает, как чутко относился Ленин к самым, казалось бы, незначительным фактам народной жизни, с какой молниеносной быстротой и безошибочной правильностью он обобщал непосредственные данные общественного опыта в широких выводах, открывающих дальнейший путь революции. Но нельзя забывать, что огромная сила этого эпизода связана с тем, что он включен в цепь ленинских мыслей. Если отделить его от того, что оказано раньше и позднее, он был бы содержателен и интересен, но не имел бы такой огромной, волнующей, поражающей силы непосредственного воздействия.

Этот эпизод у Ленина вполне закончен. Что случилось бы, если бы писатель захотел его обработать беллетристически? Он дал бы, прежде всего, описание комнаты, где живет рабочая семья, потом рассказал бы, как приходит жена, накрывает на стол, кладет хлеб, муж обращает внимание на то, что хлеб хорош, и бросает замечание об июльской демонстрации; непосредственно за этим последовали бы глубокие мысли Ленина. — Очевидно, что на первый план здесь выступит "случайность" того повода, по которому высказаны мысли Ленина, появится целый ряд незначащих деталей, а то, что действует так увлекательно в тексте самого Ленина, потускнеет, потеряет внутреннюю энергию.