Георг Гегель - Наука логики. Том II

Тем самым оно есть полагание самих различий, как всеобщих, соотносящихся с собой. Этим они становятся фиксированными у изолированными различиями. Изолированное устойчивое наличие конечного, которое прежде определяло себя как его для-себя-бытие, а также как вещность, как субстанция, есть в своей истине всеобщность, каковой формой бесконечное, понятие облекает свои различия, — формой, которая сама как раз и есть одно из его различий. В этом и состоит творческая деятельность понятия, которая может быть постигнута лишь в самой этой его наивнутреннейшей сердцевине.

Определенность как таковая принадлежит к бытию и качественному; как определенность понятия она есть особенность.

Она не есть граница, т. е. не относится к некоторому другому, как к своему потустороннему, а, наоборот, как только что обнаружилось, она есть собственный, имманентный момент всеобщего; последнее находится поэтому в особенности не у чего- либо другого, а всецело у себя самого.

Особенное содержит в себе ту всеобщность, которая составляет его субстанцию; род неизменен в своих видах; виды разнятся не от всеобщего, а только друг от друга. Особенное имеет:

{38}

с другими особенными, к которым оно относится, одну и ту же всеобщность. Вместе с тем их разность (16), в силу их тождества с всеобщим, всеобща как таковая; она есть тотальность. — Особенное, следовательно, не только содержит в себе всеобщее, но изображает последнее также и своей определенностью; постольку всеобщее образует собой ту сферу, которую должно исчерпать особенное. Эта тотальность, поскольку определенность особенного берется как голая разность, выступает как полнота. Виды, в этом смысле постольку даны полностью, поскольку именно их не имеется, больше того, чем перечислено. Для них нет никакого внутреннего мерила или принципа, так как разность именно и есть то лишенное единства различие, в котором [всеобщность, представляющая собой, сама по себе, абсолютное единство, есть лишь внешний рефлекс и некоторая неограниченная, случайная полнота. Но разность переходит в противоположение, в некоторое имманентное соотношение разных.

Особенность же, как всеобщность, есть такое имманентное соотношение в себе и для себя;, а не через переход; она есть тотальность в себе самой и простая определенность, по существу принцип. Она не имеет никакой иной определенности, кроме ггой, которая положена самим всеобщим и получается из (последнего следующим образом.

Особенное есть само всеобщее, но оно есть его различие или его соотношение с некоторым другим, его свечение вовне; но налицо нет никакого другого, от которого особенное было бы отлично, кроме самого всеобщего. — Всеобщее определяет себя; таким образом, оно само есть особенное; определенность есть его различие; ohо отлично лишь от самого себя.

Его виды суть поэтому лишь (а) само всеобщее и (b) особенное. Всеобщее как понятие есть оно же само и его противоположность, которая опять-таки есть оно же само как его положенная определенность; оно охватывает собой последнюю и находится; в ней у себя. Таким образом, оно есть тотальность и принцип своей разности, которая всецело определена лишь им самим.

Нет поэтому никакого другого истинного деления, кроме того, при котором понятие отодвигает само себя в сторону, как ^непосредственную, неопределенную всеобщность; именно это неопределенное создает его определенность или, иначе говоря,

{39}

создает то обстоятельство, что оно есть некоторое особенное.

II то, и другое есть особенное, и потому они соподчинены.

И то и другое, как особенное, есть вместе с тем противостоя- щее всеобщему определенное; в этом смысле они называются подчиненными всеобщему. Но именно потому это всеобщее, в противоположность которому определено особенное, тем самым скорее само есть также лишь одно из противостоящих. Если мы говорим здесь о двух противостоящих, то мы должны поэтому также сказать, что оба они составляют особенное не только вместе, не только как бы{ в том смысле, что они лишь для внешней рефлексии одинаковы в том отношении, что оба они суть особенные, а в том смысле, что их определенность друг против друга есть по существу вместе с тем лишь одна определенность, та отрицательность, которая во всеобщем проста и едина (einfacb ist).

Различие, каковым оно обнаруживает себя здесь, таково, как оно есть в своем понятии и тем самым в своей истине.

Все предыдущие различия обладают этим единством в понятии (17). Как непосредственное различие в бытии, оно есть граница некоторого другого; в том виде, в каком оно выступает в рефлексии, оно есть относительное различие и положено как соотносящееся по существу со своим другим; здесь, стало быть, единство понятия начинает становиться положенным; но вначале оно есть лишь свечение (der Schein) в некотором другом. — Переход и разложение этих определений имеют лишь тот истинный смысл, что они достигают своего понятия и своей истины; бытие, наличное бытие, нечто, или целое и части и т. д., субстанция и акциденции, причина и действие суть, взятые сами по себе, определения, созданные мыслью; как определенные понятия они постигаются постольку, поскольку каждое из них познано в единстве со своим другим или противоположным. — Например, целое и части, причина и действие и т. д. еще не суть такие разные, которые были бы определены по отношению друг к другу, как особенные, ибо хотя они в себе и доставляют одно понятие, однако их единство еще не достигло формы всеобщности; и точно так же то различие, которое имеется в этих отношениях, еще не обладает той формой, по которой оно есть единая определенность. Например, лричина и действие суть не два разных понятия, а лишь одно

{40}

определенное понятие, и причинность, как всякое понятие, есть нечто простое.

Что касается полноты, то оказалось, что определенность особенного полностью исчерпывается различием всеобщего и особенного и что лишь эти два определения составляют его особенные виды. В природе мы находим, правда, более двух видов одного какого-нибудь рода, равно как и эти многие виды не могут иметь вскрытого выше отношения друг к другу. Но в том-то и состоит бессилие природы, что она не в состоянии сохранить и выразить собой строгость понятия и растекается в такое чуждое понятию слепое многообразие. Многообразие ее родов и видов и бесконечная разность ее образований может вызывать в нас восхищение, ибо в восхищении нет понятия, и его предметом служит то, что лишено разумности. Так как природа есть вне-себя-бытие понятия, то ей предоставлено растекаться в этой разности, подобно тому как дух, хотя он и имеет понятие в образе понятия, пускается также и в пред- ставливание и носится по бесконечному многообразию представлений. Многообразные роды и виды, встречающиеся в природе, не должны считаться чем-то более высоким, чем произвольные причудливые мысли духа в его представлениях. И те и другие, правда, являют нам повсюду следы и предвосхищения понятия, но не изображают последнее в верном отображении, так как представляют собой сторону его свободного вне-себя-бытия; понятие есть абсолютная мощь именно потому, что оно может свободно отпускать имеющееся в нем различие, дозволять ему, чтобы оно приняло образ самостоятельной разности, внешней необходимости, случайности, произвола, мнения, в которых, однако, мы должны видеть не более, чем абстрактный аспект ничтожности.