Александр Кожев - Введение в чтение Гегеля

Языческое Государство «непосредственно» (unmittelbar). Воин (= Господин) осуществляет только всеобщее в человеке. У всех одна и та же воля, все Воины похожи друг на друга. Тирану остается только выразить волю всех . Языческое Государство не знает личного Я, а значит, Индивидуальности, которая это Я сохраняет /conserve/ (aufhebt /снимает/). [68]Воля языческого Господина во всем совпадает со всеобщей волей (Государства); его единичность исчезает, когда он рискует жизнью (на войне): перед лицом смерти все равны.

Языческому Государству присущ характер Sein , «природного», «наличного» бытия: оно не есть произведение Язычника. Оно по сути своей не революционное. Оно не признает Единичности. Стало быть, налицо коллизия Всеобщего и Единичного, которая обнаруживается как противостояние Государства и Семьи. Государство признает в Господине только Всеобщее, но для Семьи он — только Единичное.

Полная несовместимость этих двух критериев: невозможность синтеза. Со своей стороны Единичность, которая раскрывается в Семье, представляет собой пассивную Единичность, Единичность Sein (живого, животного). Господин, языческий Гражданин, действует только когда борется не на жизнь, а на смерть, он не трудится. Если языческий Господин хочет сохранить свою Единичность, он отворачивается от Государства, отвергает Всеобщее; если он хочет сохранить свою Всеобщность (Гражданина), он должен пожертвовать своей Единичностью (члена Семьи). Язычник, таким образом, всегда преступник, либо по человеческому Закону Государства, либо по божественному Закону Семьи. Язычнику не достичь «удовлетворения», его «судьба» по сути своей трагична. Он говорит о «судьбе» (Schicksal), потому что ему неведомо, что это его рук дело, и «вина» (Schuld) — на нем самом.

Это противоречие абсолютно: противоположности исключают друг друга. Обвал языческого Мира: семейное и партикуляристское начала побеждают в виде христианского «индивидуализма». Языческий Мир — Всеобщее. Христианский Мир — Единичное. И Всеобщее и Единичное сами по себе ущербны и оба необходимы. (Синтез: пост-революционный наполеоновский Мир). Как совершается Переход: языческое Государство = военное Государство. Сильный (материально) побеждает слабого (материально). Отсюда переход от полиса к Империи (Александра, затем Римской). Коль скоро Империя не может больше (материально) защитить себя только при помощи собственных граждан, которых слишком мало, она вынуждена обращаться к не-гражданам. Господа, получив всеобщее признание, не хотят больше воевать (ради утверждения своего престижа, а только такая война — настоящая): pax romana. И тогда они утрачивают всеобщность (равенство перед лицом смерти, патриотическая жертвенность) и ограничиваются частными интересами своих семей (различающихся достатком и «эгоистичных»). Бывшие Деятели стали Sein. Римское Право будет частным: гарантией неприкосновенности, защитой собственности. Греческий Воин становится римским Буржуа, т. е. перестает быть Гражданином в языческом смысле слова. И тогда Государство получает «право» (= объяснимую возможность) пренебречь им. Не-воюющие псевдо-граж- дане, занятые исключительно своей частной собственностью (Единичным) и равнодушные ко Всеобщему, отданы произволу профессиональных военных и их начальника (Императора). Этот начальник, Деспот, и сам сочтет Государство своей (и своей семьи) частной собственностью. Все это происходит само собой, непроизвольно. Вместе с тем появление частной собственности находит отражение не только в римском Праве, но и в идеологиях, каковые суть идеологии Раба. Римский Буржуа может принять эти идеологии, потому что и сам он является квази-рабом Деспота. Поначалу он делается Стоиком (теряет интерес к внешнему миру), затем — Скептиком (отрицает этот мир), затем — Христианином (ищет убежища в «ином мире»). Таким образом, именно частная собственность лежит в основе Христианства. Именно благодаря ей идеология Раба претворяется в действительность (общественная, политическая, историческая) становится христианским Миром (с его псевдо- Государствами).

(Здесь можно усмотреть близость с марксистским пониманием этих событий, но Маркс элиминировал Страх и Смерть. Гегель, впрочем, черпал вдохновение у Гиббона). Как можно убедиться, оба процесса (эволюция Господина здесь и Раба в главе IV) протекают совершенно независимо друг от друга. В случае Господина — это имманентное развитие, независимое от каких-либо действий Раба. Для Раба и для Буржуа, квази-раба, Император-Господин — это Sein («наличная», «природная», «наследственная» реальность), хотя на самом деле он есть их творение. То же самое и трансцендентный Бог в христианстве: Человек его создает («придумывает»), но не замечает этого и принимает как «данность», как некое Sein.

Отличительная черта христианского Мира: дуализм посю- и потустороннего (Jenseits). Христианин это Язычник, осознавший свою ущербность; но как Христианин он пребывает в этом состоянии: в своем несчастье. Но и конфликт он видит, он им живет, и это он готовит Революцию, которая приведет к образованию гегелевского (наполеоновского) Государства.

Р. 348, 1-й абзац /с. 261/. — Христианский Мир: единство Всеобщего и Единичного; однако синтез этот еще несовершенен — сохраняется отчужденность духа (Entfremdung). Несовершенное единство — это единство чисто мысленное, идеальное. Отсюда противоречие между идеалом (единства) и реальностью (которой далеко до единства, ибо она расколота надвое). Ведь в христианском Мире сохраняется противостояние Всеобщего (Государства) и Единичного (Семей, общественных Классов, Наций). Постепенное воплощение идеала единства — это Bildung, «образование-воспитание» /«formation dducatrice»/ в Труде и Трудом (ср. главу IV, А).

Свойственное язычеству противостояние Всеобщего и Единичного в Христианстве было осознано. Христианство принесло с собой идеал их единства (т. е. идеал Индивидуальности). Оппозиция эмпирического (wirklich) партикуля- ристского Сознания и Сознания «чистого» (rein), обращенного к сверх-эмпирическому идеалу единства Единичного и Всеобщего.

В христианском Мире преобладает рабское начало: христианский Буржуа замыкается в себе, пренебрегает Борьбой, отворачивается от внешнего мира: все это приметы частной собственности.

Христианское сознание — «разорванное сознание». Это мир недовольных, пред-революционный мир, это также мир языка /discours /, Sprache. Трансцендентного мира, по Гегелю, не существует, но теология — не пустое дело, она имеет историческое значение. Ее реальность — это как раз реальность языка (Логос). Язык христианина — это Язык веры, утопии, «идеалов» и заблуждений; т. е. язык этот не раскрывает того, что есть , но созидает (в абстрации) некий идеальный мир, противостоящий миру реальному. Речь /1е langage/ порождается недовольством. Человек говорит о Природе, которая заставляет его страдать и убивает; он говорит о Государстве, которое его угнетает, и он начинает заниматься политической экономией, потому что общественная реальность не совпадает с его идеалом и не «удовлетворяет» его (общество отказывает его единичности во всеобщей значимости).