Александр Кожев - Введение в чтение Гегеля

В Эпосе нужно знать, что происходит; в Трагедии — что говорится. Война с иноплеменниками (эпическая) не требует разговоров; в войне гражданской (трагической) без них не обойтись.

Р. 511, абзац /с. 392/: «Der allgemeinen Boden» /«Всеобщая почва»/… и т. д.

Три составляющие трагедии: 1) Хор; 2) Актер; 3) Зрители.

Первое условие трагического: Народ (= Хор) пассивен. Действует не он. Он наблюдает, как два Героя (Актера) идут к своей погибели, и не может вмешаться. Он видит конфликт, но не видит возможности его разрешить и скорбит. Это самый трагический персонаж Трагедии, а также автор в той мере, в которой он солидарен с Хором.

Хор знает, что все кончится плохо, и все-таки побуждает Героя к действию. Это похоже на то, что происходит в мистической Религии, Герой — козел отпущения. Но все не так уж серьезно ; никто не убивает актера, и в конце концов конфликт разрешится тем, что Герой утратит свой трагизм, сделавшись смешным.

В Трагедии возможны только два Действующих лица; никак не три, ибо нет «среднего термина», который разрешал бы конфликт. Итак, только один трагический автор — Эсхил.

Напоминание о главе VI, А, а — b. Общество (das Wesen /сущность Общества/) Господ противоречиво в самом себе, и когда его осуществляют с помощью Действия, то тем самым обрекают на исчезновение. Это Деяние, совершаемое внутри замкнутого Мира, преступно : прежде всего это гражданская война, преступление по преимуществу.

Эпическое многобожие в Трагедии сменяется дуализмом: боги-олимпийцы, боги Города, и боги подземные, боги Семьи. Аполлон, Зевс, Афина — с одной стороны; Эринии — с другой («Орестея»).

(Ср. vol. VII, р. 385: первый очерк Гегеля о Трагедии).

Принесение в жертву Ифигении раскрывает противоречие между Государством и Семьей. Со смертью Агамемнона отменен сам принцип Царской власти (= Государство), и Семья полностью вытесняет Государство. (Эгист — не Царь). Разрушая Семью (убивая мать), Орест хочет вернуть Царскую власть отцу, сам став Царем: ибо Агамемнон станет тогда отцом Царя и Царем тоже. Ореста должны убить подземные боги. Выхода нет.

Эсхил отрекается от Агамемнона («укрощение» Эриний = превращение Трагедии в Комедию).

Гамлет = Трагедия Интеллектуала. Только современные Трагедии суть трагедии интеллектуалов: Гамлет и Фауст. Но эта Трагедия (буржуазная, или христианская) есть трагедия бездействия. [153]Напротив, Трагедия языческого Господина — это трагедия действия. Интеллектуал может быть трагичным, поскольку он схож с Господином в том, что не работает. Но он тем более не борется и этим он похож на Раба (это Буржуа = Раб без Господина). Итак, то ли Трагедия бездействия, то ли Комедия «мирной», читай пацифистской, праздности.

Р. 514, последняя строка /с. 395, первая строка/: «Das Bewuptsein schloss»… и т. д. /«Сознание раскрыло»… /. [154]

Важное слово здесь: Betrug (обман или ложь; лицемерие).

Обман, ложь Трагедии: Господин верит сам и хочет заставить всех поверить в то, что он — Господин и только Господин, и что своим господским действованием он полностью исчерпывает человеческую сущность вообще и свою собственную. Это ошибка, если не надувательство. Потому что дело не в том, чтобы искоренить единичное /1е particularisme/ и оставить одно только всеобщее /l'universa- lisme/, но в том, чтобы их соединить: само существование Господина без Единичного было бы невозможно. Что, в конце концов, выходит наружу благодаря трагедии? То, что, руководствуясь всеобщим, Господин фактически действует как Отдельное лицо. Ведь вполне очевидно, что натура Господина (его «характер») партикулярна (поскольку отлична от натуры Раба, Женщины) и, значит, ограничена. Претендующий на Всеобщность Господин заключает в себе не меньше Единичного, чем тот, кто открыто встает на сторону последнего (на сторону Семьи).

Действующему по-господски Господину не избежать ни Трагедии, ни трагического Обмана. Идеал Господина не- жизнеспособен: по-господски можно только умирать. Господин, который хотел бы жить по-господски, — Обманщик. Он «исполняет роль» трагическую, а это — «лицемерие». Трагедия более невозможна как таковая, она должна исчезнуть как литературный жанр (уступив место Комедии, позже — Роману).

Решение, которое предлагает Эсхил: умиротворение, бездеятельность Государства (или война с внешним врагом, что было бы возвращением к Эпосу). Итак: превращение военного Государства Господ в буржуазную «демократию» — Комедия.

Аналогия финала «Орестеи» и «Мира» Аристофана. Мы видим, что Аристофан — это уже-Буржуа, тоскующий по прошлому Господству, и что Эсхил — это еще-Господин, взыскующий буржуазного будущего.

Р. 515, последняя строка /с. 395, внизу/: «Dieses Schicksal…» и т. д. /«Эта судьба…»/. [155]

Еще один итог Трагедии: изгнание населения с неба. Остается только Зевс, но и он уже бог Семьи, очага. Фактически Эринии победили Аполлона и Афину, мирный договор с ними на самом деле вывел из игры божественных покровителей города. Но в некотором смысле это также победа Афины, так как Эринии сделались гражданками, — в этом уже есть что-то комическое.

Трагический Герой — это Буржуа, который надел маску-личину («лицемер») и снял ее после представления. Ибо на самом деле жить Господином нельзя, можно только играть его «роль». Эта игра становится осознанной и откровенной в Комедии.

3. Комедия (р. 517, 9-я строка-520 /с. 390–399/).

Комический, или буржуазный, Мир однороден. Нет более неразрешимого конфликта; нет бегства от Мира: однородный Мир — это Мир без Бога. Этот атеизм нов по сути, и это — то, что принесла с собой Комедия. Искусство в качестве Религии остается в прошлом (происходит его «снятие»), и художественная Религия — тоже.

Человек оставляет позади этап этой Религии; ее претендовавшие на совершенство боги становятся смешными, «комическими». Но чтобы мочь смеяться над богами, Человек все же должен верить в Бога. В Комедии он еще не по-настоящему безбожник.

Буржуа (поначалу греки, позднее Интеллектуал) ироничен, но потом он должен посерьезнеть и сделать что-то добротное («etwas Rechtes sein will» /«желая быть чем-то настоящим»/ (р. 517, 11-я строка снизу/ с. 397, 4-я строка/)).

Тема комического действия — осуществление Единичного как Единичного. Но Человеку не забыть Всеобщего, явившегося в Трагедии. Он ищет в Комедии некий синтез, но это еще никак не подлинный синтез, скорее односторонняя разработка Единичного с прицелом на будущий синтез со Всеобщим. Нет, стало быть, «удовлетворения» в Комедии; ироничный Буржуа по-прежнему религиозен, он оставляет при себе искусство, литературу.

Боги умирают в Комедии. Но их смерть носит еще религиозный характер. (Не будем забывать, что представление Комедии было частью религиозной жизни в Афинах). Богословие, которое произойдет отсюда, будет христианским Богословием распятого Бога.