Сергей Аверинцев - Эволюция философской мысли

Посредником между Плотином и неоплатонизмом IV в. был Порфирий (ок. 234 – между 301 и 305) [43] Ср.: Kleiner A. J. Porphyrius, der Neuplatoniker und Cristenfeind. Paderborn, 1896; The Cambridge History of Later Greek and Early Medieval Philosophy, p. 283–297. , ученик Плотина, издавший сочинения учителя и написавший, между прочим, полемический трактат "Против христиан" [44] Русский перевод сохранившихся фрагментов в кн.: Ранович А. Б. Античные критики христианства. М., 1935. (уже Плотин вел полемику против христианских гностиков [45] Plot. Enneades, II, 9. , хотя, по-видимому, не знал доктрины церковного христианства) [46] The Cambridge History of Later Greek and Early Medieval Philosophy, p. 210. .

Когда мы переходим от таких мыслителей, как Плотин и его последователь Порфирий к Ямвлиху из Халкиды (середина III в. – ок. 330), этому полусхоласту, полумагу [47] Ср.: Bidez J. Le philosophe Jamblique et son école. – REG, 1921, XXXII, p. 29–40. Сочинение "О египетских мистериях", принадлежность которого Ямвлиху отрицалась такими авторитетами, как Э. Целлер, в наше время все решительнее связывается с именем Ямвлиха (ср.: Fronte S. Sull'autenticita del "De Mysleriis" de Giamblico. – Siculorum Gymnasium, n. s., 1954, 7; The Cambridge History of Later Greek and Early Medieval Philosophy, p. 297–301 passim). В любом случае "тот трактат вышел из школы Ямвлиха и принадлежит если не ему самому, то какому-нибудь ближайшему его ученику" (Лосев А. Ф. Статьи по истории античной философии для IV–V томов Философской энциклопедии. Макет на правах рукописи для общественного пользования, с. 76). Поэтому при дальнейшем анализе взглядов Ямвлиха на теургию это сочинение учитывается и привлекается наравне с другими тестами халкидского философа. , нам трудно не испытать разочарования. Начнем с характерной детали. Для Плотина и Порфирия было совершенно ясно, что взгляды самых авторитетных для неоплатонизма философов древности, например Пифагора, Платона и Аристотеля, отнюдь не совпадали ни между собой, ни с воззрениями чтимых поэтов, например Гомера или (Псевдо-) Орфея. У них сохранялись здравые представления о возможности принципиального спора не как "прения о вере" с иноверцами или неверными, но как научной дискуссии среди коллег-платоников (как известно, Порфирий, уже встретясь с Плотином, некоторое время отстаивал в спорах с ним тезис о внеположности идеи уму [48] Porphyr. Vita Plot., 18. ).

Для мыслителей, осуществивших переход от среднего платонизма к неоплатонизму, еще существовало диспутальное отношение к важнейшим проблемам. Но Ямвлих приходит к фантастическому догмату, согласно которому все восточные и греческие мудрецы, маги, прорицатели и прорицательницы, поэты и философы, составляющие в совокупности чтимый пантеон неоплатонизма, во все времена возвещала одну и ту же неизменную и непогрешимую доктрину, которую надо только правильно истолковать, чтобы убедиться в ее единстве [49] Ср.: Geffken J. Der Ausgang der griechisch-römischen Heidentums. Heidelberg, 1920, S. 105. . Вслед за Ямвлихом этот догмат с большей или меньшей категоричностью принимают все языческие неоплатоники IV–VI вв. (мало того, к нему тысячелетие спустя возвращаются неоплатоники Ренессанса, например Марсилио Фичино и Пико делла Мирандола, включавшие в эту сферу предполагаемого всеобщего согласия еще еврейскую мистику Каббалы, не говоря уже о католической догматике) [50] Ср.: Yatcs F. A. Giovanni Pico della Mirandola and Magie. – L'opéra e il pensiero di Giovanni Pico della Mirandola nella storia dell'humanesimo. Convegno internationale. Firenze, I, 1965, p. 159–196. . Трудно представить себе более гротескное допущение. Когда христиане ожидали абсолютной непротиворечивости от библейских текстов, это было наивно, но не было и вполовину так нелепо, поскольку в кругу ближневосточной религиозной традиции все же есть какой-то реальный минимум "единомыслия", которого нет и не может быть в кругу античной философской традиции, история которой – тысячелетие споров.

Есть другой симптом, по которому ощущается изменение духовной атмосферы. Плотин был, конечно, глубоко религиозным язычником и одним из самых ярких мистических писателей всех времен; но нет ни малейшей двусмысленности насчет того, что ни жрецом, ни магом – говоря современным языком, оккультистом – он не был. Слияния с божественным началом он добивался средствами умозрения, не прибегая к иным средствам [51] Ср.: Armstrong A. H. Was Plotinus a Magician? – Phronesis, 1955, I, l, p. 73–79. . Как все платоники со времен Посидония и особенно со времен таких теоретиков демонологии, какими были в I–II вв. Плутарх и Апулей, он теоретически признавал магию, но не проявлял к ней большого интереса; так, он допускал, что астрально-магические приемы некоего Олимпия Александрийского вызвали у него обострение болезни, однако надеялся, что душевная сила, выработанная философскими занятиями, вполне достаточна, чтобы отразить порчу и направить ее на голову мага [52] Poiphyr. Vita Plot. 10. . Известно, что он не отказался пойти на сеанс вызывания демона; почему бы он стал отказываться? Ведь он не был ни материалистом, для которого подобные предприятия бессмысленны, ни христианином, для которого они запретны. Но в его жизни, какой она представляется по воспоминаниям Порфирия, такой эпизод случаен и единичен, а к его доктрине попросту не имеет отношения [53] Ср.: Plot. Enneades, III. A. . К религиозной обрядности он выказывал вежливую холодность; должно, ответил он Амелию на приглашение посетить какие-то языческие храмовые ритуалы, чтобы не он, Плотин, приходил к богам (телесно приближаясь к их кумирам и алтарям), но чтобы боги приходили к нему (духовно входя в круг его философских раздумий) [54] Poiphyr. Vita Plot., 10. .

Уже Порфирий больше думал и писал о материях так называемой "практической философии", обнимавшей различные виды гадания и магии в неразделимом единстве с языческим культом; однако его высказывания на данную тему не лишены отстраненности. Он полагал, что философ наилучшим образом достигает единения с божественным началом на пути интеллектуального созерцания, и только для толпы, неспособной к философствованию, необходим путь магического ритуала [55] Olymp. In Phaed., 123, 3–5 Norwin. . Иное дело Ямвлих. Его уже не удовлетворяет осторожность Порфирия; там, где Порфирий обставляет апологию культовой практики интеллектуалистическими доводами, Ямвлих повышает голос для экстатических похвал "силе, и дивному посвящению, и сверхприродной, всепревышающей надежде" [56] Piocl. In Timaeum, 1. 209, l sqq. Diehl. , как плодам сакрально-магических действий. Пресловутая "теургия" ( Θεουργία – греч. "богодействие"), т. е. белая магия неоплатоников, система упражнений и ритуалов, позволяющая "посвященному" стать, как боги, для него не ниже умозрения, как это было для Порфирия, а выше; "вне теургии нет дороги к божественной жизни" (De mysteriis, Χ, 2–5). Теургия не подвластна суду разума, хотя бы идеалистического и мистического разума ранних неоплатоников; Ямвлих вменяет Порфирию в вину, что последний трактовал теургические проблемы "философски", между тем как их можно и должно трактовать только "теургически" (Ibid., l, 2 ad fin.).