Эмманюэль Мунье - Манифест персонализма

Следовательно, жизненные общества не приводят нас к человеческим сообществам, хотя они и могут готовить их, если оказываются открытыми навстречу тому, что пребывает по ту сторону от них самих. Здесь мы имеем дело с иллюзией пробуждения чувства общности, которое основывается исключительно на энтузиазме жизненных сил или же на более развитой разумности земного общества, живущего в согласии с природой.

Юристы и философы — особенно в XVIII веке — хотели создать разумное общество, которое на сей раз должно было быть специфически человеческим [32] Например, расизм. .

Этот идеал заключен между двумя полюсами.

С одной стороны, это общество духовных существ, в котором ясность безличной мысли (в конечном итоге — строго логический язык) будет обеспечивать согласие между отдельными индивидами и мир между народами. Как если бы мысль вообще могла быть безличной! Как если бы некий искусственный язык, созданный для философов, был в состоянии помочь каждому отдельному человеку в овладении собственными специфическими страстями и в обнаружении объективных ценностей, которые в будущем составят основу его общения с другими людьми!

Но какое сообщество можно было бы создать, идя таким путем? Безличная мысль может быть только тиранической. Слепо веря в непогрешимость своего языка, она нисколько не расположена предоставлять носителям свободы время и средства, которые нужны им для достижения истины. Чистыми догматиками являются люди, создающие железную полицию в угоду своему фанатизму. Универсальное не навязывается личностям, а рождается в ходе их собственных свершений, оно предлагается им. Как только идея, даже если она истинна, становится общей идеей (по критерию количественной всеобщности), она превращается в игру взаимозаменяемых сил, следовательно, чтобы спаять сообщество изнутри, недостаточно чистоты или истинности его идеала, необходимо еще, чтобы он допускал свободу принимать или не принимать его [33] Это требование ни в коей мере не является либеральным. Мы вовсе не отрицаем, что долгом государства является, например, распространение всеми имеющимися у него средствами того, что оно считает истинным, или обуздание материальных интересов, направленных против общего блага. . В противном случае на сообщество будут давить груз конформизма, узаконенные жесткость и лицемерие, омертвляющая человека атмосфера, в которой невозможно дышать.

Другие полагают, что такая разумная общностная связь скорее будет обеспечена посредством договорного правового общества {19} 19 Речь идет о доктрине «общественного договора», объясняющей возникновение государственной власти соглашением между людьми, вынужденными перейти от необеспеченного защитой естественного состояния к состоянию гражданскому. В своем развитии это учение получает различное толкование: от консервативно-охранительного (Т. Гоббс) до революционно-демократического (Ж. Ж. Руссо); в различных вариантах идею «общественного договора» развивали Дж. Локк, И. Кант, И. Г. Фихте и др. , в основе которого лежали бы соглашение и ассоциация. Трудно до такой степени лишить мысль ее содержания, чем тогда, когда она навязывается как математический язык без какой-либо возможности поставить его под сомнение. Сам по себе договор нейтрален по отношению к содержанию: он требует от сторон только подписи под соглашениями без подлога, обмана или насилия. Каждый член договорного общества обязуется оказывать такие-то услуги каждому другому его члену, исходя из обоюдной выгоды. Это же относится и к государству: рантье уплачивает налоги, а взамен получает стоки для канализации, полицейских агентов и другие блага того же порядка.

Конечно, настоятельно требовалось понять, что безличный характер договора представляет собою не меньший обман, чем безличный характер мышления. Договоры заключаются между неравными личностями. Рабочий перед лицом работодателя, налогоплательщик перед лицом государства, пассажир перед лицом компании, — все они не образуют ассоциации, один имеет другого в своем распоряжении. Договорное общество вследствие этого стало лживым и лицемерным, прикрывающим постоянную несправедливость видимостью законности. Даже если бы равенство сторон было обеспечено, все равно договор не ставил бы двух людей в состояние сопричастности; он порождает два эгоизма, два корыстных интереса, два недоверия, две хитрости и, бряцая оружием, заключает между ними союз.

Таким образом, становится окончательно очевидной невозможность создать сообщество в обход личности, даже если в его основание кладутся так называемые человеческие ценности.

Следовательно, мы оставляем название «сообщество» только для одного имеющего смысл для нас сообщества, которое является персоналистским и которое можно было бы определить как личность личностей. Выше мы рассмотрели его изнутри. Сейчас необходимо рассмотреть условия его социальной реализации.

Сначала неплохо было бы описать его идеальный образ. В совершенном личностном сообществе каждая личность осуществлялась бы во всей целостности ее неисчерпаемого плодоносного призвания, а единство совокупности слагалось из этих особенных преуспеяний. В противоположность тому, что происходит в жизненных обществах, место каждого было бы незаменимым и, в сущности, таким, которого требует целое. Только любовь образовывала бы его внутреннюю связь, но ни в коем случае не принуждение, не жизненный или экономический интерес, не навязанный извне институт. Каждая личность, возвышаемая сообществом до уровня высших ценностей, которые реализуют ее, находила бы в общих объективных ценностях тот язык, который связывал бы ее со всеми другими.

Однако такое сообщество, о котором мечтали анархисты, которое воспел Пеги в «Гармоническом граде» {20} 20 Имеется в виду труд Ш. Пеги «Марсель. Первый диалог о гармоническом граде» (Marcel. Premier dialogue de la cité harmonieuse, 1898). , не от мира сего. Христиане верят, что оно живет сопричастностью святых, но сопричастность святых находит в воинствующей церкви только свое начало. Она осуществляет совершенную личность личностей, соединяя все человечество в мистическом Теле Христа посредством участия в самом сообществе Троицы. Для христианина оно должно быть целью и отдаленным примером всякого сообщества. Всякое личностное сообщество является его образом, участвует в нем, правда, не достигая полного совершенства.

Иногда те или иные любовные, семейные, дружеские союзы весьма схожи с этим личностным сообществом. В самые благоприятные мгновения своей истории к нему может приближаться отдельная страна. Но в нашем воплощенном мире эти сообщества крепко связаны с плотью образующих их индивидов и даже с плотью и инерцией выражающих их вовне институтов. Являясь человеческими проявлениями, они склонны постоянно переходить из плоскости личностного сообщества в плоскость договорного общества, жизненного общества или же в плоскость низшего уровня — плоскость «публики», или массы.