Эмманюэль Мунье - Манифест персонализма

Но вы продолжаете настаивать: «Дело более серьезно. Это слово нечисто». Что же, надо суметь понять друг друга.

Если речь идет о порочности воображения, то зло не столь серьезно. Мы боимся крови, баррикад: кровь, но существуют десятки способов проливать ее; строй, обрекающий миллионы на жизнь в нищете, ежедневно лишает крови миллионы людей; а когда он проливает ее, то ему не удается сразу же сделать это во всемирном масштабе, поскольку чувство интернационализма до сих пор обеспечивало единство народов, какие бы противоречия ни возникали между ними, но нескольким военным маневрам и парадам не понадобится много времени, чтобы дать людям, мирно прогуливающимся по улицам, со всеми их идеями, понять, что в век танков и пулеметов уже не может быть революций на улицах.

Если же речь идет о порочности метафизической, то по этому поводу мы уже давали пояснения [60] Appendices de Révolution personnaliste et communautaire, I. (Meunier E. Oeuvres. V. 1. Paris, 1961). и определили свою позицию. Все слова нечисты. На битву не отправляются в начищенных ботинках и галстуках, завязанных тугими узлами.

Но я все время думаю об этом раздражении. И я весьма опасаюсь, что за порочностью понятия «революция», определенные аспекты которого не лишены основания, чувствуется другая порочность. Революция — это слово, которое не отличается благозвучием и не дает успокоения: грязные руки, перекошенные лица, люди; ее сторонники — живой и тяжкий упрек всем нам. Эти люди пугают. Так что же, скажем об этом открыто и пусть в этом не усматривают никакой демагогии; мы сознательно выбираем это слово, поскольку для нас оно, несмотря ни на что, вопреки всем его порокам, обладает правотой; так уж случилось, что оно долго жило на той стороне, куда все время сыпались удары: удары судьбы, удары режима, удары полиции, на той стороне, где подавляется врожденное чувство справедливости и — скажем это специально для господина Мориака — где живая плоть людей каждодневно подвергается распятию.

Конечно же, речь идет о наших собственных делах. «Инженеры, не имеющие работы, выпускники высших школ, брошенные на произвол судьбы, художники, умирающие от голода» — вот чем объясняют их борьбу те, кто замечают язву на теле общества только тогда, когда она начинает разъедать их собственную плоть. От христианского психолога можно было бы ожидать того, чтобы он по меньшей мере оставался христианином и психологом. Как христианин, он не должен выносить общее суждение о людях, если не знает их реального положения внутри общественного строя; пусть он вспомнит, что рождение христианства пытались объяснять нищетой его первых сторонников. Как психологу, ему надо бы получше рассмотреть подлинные истоки и размах возмущения, которое сотрясает мир и, что еще важнее, воздействует на души с гораздо большей силой, чем необеспеченный бюджет.

Впрочем, какое это имеет значение! Непонятно, что более позорно: чувствовать несправедливость только тогда, когда она задевает вас за живое, как это происходит с простым народом, или же не обращать на нее внимание, как это делает буржуазия, поскольку ее аппетиты всегда удовлетворены. Между тем раздел между людьми проходит именно здесь, в зависимости от того, какую позицию каждый из нас занял по отношению к нищете современного мира. Гаррик сделал свой выбор: вот только его прозорливость значительно отстала от его милосердия, в чем мы и собираемся его упрекнуть. По поводу человека, который перед лицом кризиса определяет свою политическую позицию только для того, чтобы разоблачить «нищету буржуазии», «ту изматывающую все силы драму, которая вот уже на протяжении трех лет разыгрывается за стенами величественных отелей или в прелестных замках Медока {35} 35 Медок, Сотерн — районы виноградарства в департаменте Жиронда (Франция). и местечка Сотерн» [61] François Mauriac / Annales, 10 mars 1933. , позволительно задаться вопросом, в самом ли деле он когда-либо поднимался выше точки зрения своего класса и не являются ли приговоры, осуждающие современный мир, которые он выносит несмотря ни на что, всего лишь семейной ссорой, жалобой буржуазии, с которой плохо обошлись, обращенной к буржуазии, с которой обходятся хорошо. Истрати недавно жестко напомнил ему об этом: «Богатый молодой человек может разговаривать с бедняком лишь после того, как избавится от своего богатства, по меньшей мере от того богатства, которое ограничивает его взгляды».

Таково препятствие, стоящее на пути осознания нашей эпохи. Я имею в виду не только крупную буржуазию, но и саму устроенную и укрытую от невзгод жизнь, которая делает людей бездумно благожелательными, и несправедливость того мира, в котором живут многочисленные семьи со средним достатком. Официально признанные пороки социальной организации известны здесь каждому с детства под именем «престиж». Столкновение с полицией представляется здесь наивысшим бесчестием. Что же касается смятения человека, под воздействием этих пороков не понимающего драматичности своего положения, то здесь оно проявляется не иначе как в красочных формах; все было бы не так безысходно, если бы убийц можно было опознавать по их униформе.

Вот та опасность (скрывающаяся за буржуазной безмятежностью, даже если она и обрамляется добродетелями, как это еще нередко случается), которая угрожает человеку и которую мы неустанно разоблачаем. Не слишком ли много вокруг нее слащавости, которая притупляет восприятие трагической драмы, разыгрывающейся в мире; не слишком ли много намеренного неведения и откровенного эгоизма, этих сообщников, помогающих делать хорошую мину при плохой игре, в этих многочисленных семейных очагах, преступление которых нельзя отнести к разряду должностных. Я говорю о лучших, о тех, кто, оставаясь способным чувствовать отдельные беды и прегрешения, оказывается весьма строптивым, когда речь заходит об осознании социальных бед и социальных прегрешений. Но если их неожиданная доброта дает возможность на что-то надеяться, то чего можно ждать от мертвых душ, погрузившихся в воскресный послеполуденный сон, которые зачумляют землю своей посредственностью, и от того корыстного и безжалостного класса, официальное осуждение которого мы недавно прочитали даже на страницах «Круа» {36} 36 «Croix» («Крест») — ежедневная парижская газета католической ориентации, основана в 1883 г. : отделить буржуазию от капитализма приглашает нас г. Мориак, однако история позволяет нам проводить подобного рода отделение, не забывая о том, что является причиной, а что — следствием. Не существует в отдельности жертвы и палача: есть только палач, который гибнет от собственных же ударов. То, что г. Мориак с тайной нежностью произносит речь в защиту зла, от которого задыхается и он сам, и герои его книг, не было бы столь парадоксальным, если бы он сверх того не наделял мелкую буржуазию кротостью, свойственной нашим святым. Вот предостережения для читателей газеты, которая вовсе не зовет их вступать на путь мистики. В чем же заключалась необходимость того, чтобы они услышали такое предостережение именно от автора «Бога и дьявола»? {37} 37 «Бог и дьявол» — роман французского писателя Ф. Мориака, опубликован в 1931 г.