Эмманюэль Мунье - Манифест персонализма

Быть может, больше всего революционеров, по меньшей мере в стране Декарта, существует среди тех, кто считает себя таковыми потому, что в их мозгу, достаточно скором на мысли, обычная систематичность (предположим даже — вполне законная), пользуясь логической цепочкой, вступила в союз со «здравым смыслом». Быть может, не меньший успех завоевала бы у них и какая-нибудь другая связка, но сработал эффект первоочередности. Это как раз и есть то, что марксизм называет обретением революционного сознания. Но не стоит обольщаться словами. Иногда (а может быть, и довольно часто) революционное сознание возникает из чувства тревоги, упоения победой, скорби по жертвам, благодаря внутреннему озарению. Нередко нам приходилось видеть, как революционное сознание, когда речь заходила о духовной революции, с легкостью выливалось в безудержный поток слов, так что откровения наших неофитов не выходили за рамки расхожего мнения. Революционное пустословие ничуть не лучше конформистского пустословия, но оно более опасно, так как сеет надежды и плодит обманутые и разбитые сердца, несостоявшиеся судьбы. У скольких людей слово «революция» вызывает лишь легкое возбуждение; заимствуя словарь веры, оно прельщает людей расплывчатыми, бессодержательными призывами, обрекает их на конформизм; слово это не доходит до глубин личности.

К «интеллигентам», которые не отдают себе отчет в том, что жизнь их лишена действенности, относятся с сарказмом. Этот упрек идет как раз от тех, кто на самом деле впадает в наихудшие «абстракции», предпочитая дух систематичности, считающийся практическим только потому, что основывается на чувственности; когда эти люди вступают в партии, они, по существу, верят лишь в технические приемы и конструкции, но не верят ни во что такое, что могло бы встряхнуть их, сломать их жизненные привычки; подлинные «интеллигенты» — это люди, которые разоблачают систематизированные мысли, безличные мнения, корыстные партийные связи и выступают за глубокое осмысление происходящего и за ответственную деятельность.

Мы вновь возвращаемся к уже сказанному: если мы хотим спасения революции (в религиозном смысле этого слова), то на место абстрактного революционного сознания, безличной мысли и столь же безличного учения надо поставить революционное сознание, исток которого — в признании собственной причастности ко злу. Критика не дает ничего, если она карикатурно изображает какие-то коллективные неудачи или заблуждения. Она должна дойти до души каждого из нас и перевернуть нашу жизнь. Тогда перед нами будут уже не массы людей, подчиненных системе, а отдельные личности, несущие справедливость.

Следовательно, быть революционером — значит не иметь никакого алиби и быть человеком, а не казаться им.

Первое духовное требование состоит не в том, чтобы систематическим образом обретать «революционное сознание», а в том, чтобы учиться быть личностью. Это означает постоянный труд по избавлению от всех препятствий, обусловливаемых индивидуальностью или персональностью людей [74] См. выше, в каком смысле мы используем эти слова. , которые парализуют, извращают, искажают дело персонализации; препятствия эти — идолы и штампы языка, поддельная искренность, маски и роли, чистая совесть, поверхностные суждения, иллюзорный энтузиазм, инстинкты, устойчивые привычки.

Глобальным врагом в этом первом сражении являются анонимные силы [75] Теперь мы знаем, что индивидуальное является всего лишь частью анонимного, но ни в коей мере не этапом на пути к личности. , как индивидуальные, так и коллективные.

Самые распространенные из них — коллективные мифы. Эти систематические и систематизированные (или то и другое вместе) всеобщности своим упрощенчеством и двусмысленностью препятствуют проницательно-острому взгляду на человека и историю, тейлоризируют {48} 48 Тейлоризация — разработанная американским инженером Ф. У. Тейлором система рационализации труда, превращающая трудовой процесс в ряд простых операций, что позволяет его упорядочить и придать ему коллективный характер. сердца и увековечивают обман.

Обычно они объединяются в две группы.

Правые мифы: миф о «порядке» [76] Все эти слова необходимо поставить в кавычки: достаточно хорошо известно, какой образ они вызывают. , националистические, расистские мифы, мифы культуры, мифы о «руководящем классе» и «элите»; мифы о «власти» и т. п., а для демагогического употребления — более выразительные мифы о человеке-с-ножом-в-зубах, о бандах апашей и мятежников, о грабителях, не говоря уже о неспособных-найти-себе-занятие-получше и о тех, кто-не-дурак-пожить-на-дармовщинку и других расхожих мифологемах, пригодных для домашнего пользования.

Левые мифы: миф о «парламентских свободах», о «светском сознании» и об «обскурантизме», о «республиканском сознании», миф о «добром молодечестве», миф о «безалаберности», миф об-учителе-и-священнослужителе. Мифы крайне левые: миф о фашизме (фашизм антисталинистский), миф о «насилии», миф о «новом человеке», миф о «будущем социальном устройстве», миф о священнослужителе-генерале-банкире и т. п.

Перечислять мифы можно до бесконечности. Их сила в том, что они всегда опираются на какой-то реальный факт, на самые что ни на есть поверхностные реалии и выступают в том общем виде, который они приобретают в расплывчатом общественном мнении. Они оказываются тем менее истинными, чем более кажутся убедительными.

По ею сторону мифов расположены наши персонажи, которые отражают их, а в наших персонажах — наши инстинкты: классовые, правые, левые.

Первое усилие, совершения которого мы требуем от наших друзей, это революция против мифов и, если говорить об их ближайшем окружении, это избавление от инстинктов как правых, так и левых. Ни правые ни левые — такая формулировка в политическом плане является самой опасной, если брать политику в том смысле, как ее понимают политики, — как тактику, которая разыгрывается партиями на старой, но любимой шахматной доске; и здесь правы марксисты, видящие в этом первый признак фашизма; в самом деле, даже вопреки намерениям тех, кто такую политику осуществляет, она связывает воедино все, что есть самого трусливого и заурядного, она объединяет нерешительных, неустойчивых людей в мелкобуржуазные картели, первейшая забота которых состоит в том, чтобы обеспечить свою безопасность под защитой порядка и денег. Но дело примет иной оборот, если мы будем говорить о несоизмеримости подлинно человеческих характеристик с этой искусственной, туманной и противоречивой классификацией, которая привела к противопоставлению: правые — левые. Революционные политики, принимающие любое слово так, как оно звучит в политическом плане, даже не подозревают о том, что по ту сторону этих покрывшихся плесенью категорий звучит призыв к преобразованию и решительным действиям.