Эмерих Корет - Основы Метафизики

2.3.3.2. Сказанному противопоставляется следующая позиция: я вовсе не хочу требовать безусловной значимости для всех и всякого; я довольствуюсь относительной значимостью для меня. Это высказывание тем не менее упраздняет само себя, выдвигая утверждение, которое все-таки претендует на безусловную значимость.

С позиций «принципа фальсификации» (К. Поппер), ныне также возражают, что положением о безусловной значимости игнорируется возможная ошибка, а чтобы защитить рациональную критику и дискуссию, должна предприниматься стратегия «иммунизации». Здесь можно возразить, что формальное требование безусловной значимости не равнозначно утверждению содержательной правильности или точности познания. Отдельное высказывание может быть предметно ложным, может оказаться ошибкой. Однако отдельное, пусть даже и ограниченное, незначительное познание и высказывание может оказаться истинным, ибо так и «есть» всякий, кто это отрицает, ошибается. Наше познание, в том числе и научное, всегда содержательно обусловлено и аспектно ограничено; оно никогда не достигает целого истины. Но если я нечто познал и утверждаю как истинное, то я уже превышаю обусловленную значимость для меня, обретая безусловный горизонт значимости. Стремление достичь и обосновать его присуще и новейшему философскому мышлению [14] После релятивизации познания Кантом идеализм от Фихте до Гегеля стремился к безусловной значимости «абсолютного знания». В новейшем мышлении пытаются обеспечить значимость истины: напр., Ю. Хабермас – посредством антиципации идеальной ситуации диалога или К. О. Апель – принципиально неограниченной общностью коммуникации (ср. 2.3,4.1; 5.3.2). .

2.3.3.3. Как бы то ни было, всякий теоретико-познавательный релятивизм (субъективизм, психологизм, историцизм и т. п.) может определять свою позицию лишь благодаря размежеванию «для меня» значимого и «самого по себе» значимого, т. е. абсолютно значимого , которое уже у Канта предполагается как «вещь сама по себе», хотя и остается непознаваемой. Когда идеалисты, от Фихте до Гегеля, вычеркивали «вещь-саму-по-себе» Канта как противоречивую, на ее место они ставили то, что у Канта называлось «явлением», и придавали ему абсолютную значимость как объекту некоего абсолютного субъекта.

Отсюда ясно, что нам не избежать безусловного горизонта значимости. Даже если я говорю: это есть лишь явление, оно значимо лишь «для меня», – то этим я хочу сказать, что так оно и «есть», и данное высказывание должно быть значимо как истинное. Если бы это не подразумевалось, то высказывание само себя упраздняло бы своей бессмысленностью; мы имели бы противоречие в исполнении. Но в силу этого всякое высказывание предстает объемлемым истиной бытия и опять-таки понуждает определить, что и как есть. Безусловную значимость невозможно исключить; она предполагается даже ее отрицанием.

2.3.3.4. Во всяком вопрошании и знании речь всегда идет о безусловной значимости того, что «есть». Постольку, поскольку «нечто» (некая вещь или некое положение вещей) как раз «есть», постольку, поскольку оно положено как сущее в бытии , оно имеет значимость бытия и положено в горизонте безусловной значимости. Бытие оказывается последним и безусловным, а значит безусловным условием всего вопрошания. Это предположено всегда и необходимо, неупраздняемо и непредваряемо. Оно со-подтверждается в исполнении вопрошания и знания как его первое условие; иначе я даже не мог бы вопрошать.

Тем самым не сказано, будто все, что вообще есть, становится решительно безусловным и, следовательно, необходимым. Конечное сущее многообразно обусловлено и, следовательно, контингентно. Но если и поскольку ему присуще бытие, то оно переведено в безусловную значимость бытия. Оно, стало быть, есть обусловленно безусловное , т. е. обусловлено оно не только условиями, которые сами опять-таки обусловлены и поэтому переменчивы, но и тем, что оно «есть», т. е. положено независимо от всех обусловленных условий в некоем последнем и безусловном горизонте значимости. Это означает далее, что «обусловленно безусловное» в качестве предельного условия своей безусловности предполагает «безусловное как таковое» – абсолютное бытие (ср. 7.1.3).

2.3.4.1. Из безусловной значимости последовательно вытекает неограниченный горизонт бытия. Выше было показано, что вопрос устремлен к безусловной значимости знания, и знание, которое утверждается в суждении, выдвигает требование безусловной значимости: «это [есть] так». Тем самым сказано: оно значимо не только «для» меня или других сходным образом познающих субъектов и вообще не только «для» определенно ограниченной сферы, но принципиально сверх всяких границ.

С одной стороны, со стороны субъекта , это означает, что есть нечто безусловно значимое для всякого познающего, способного к постижению истины субъекта, и оно требует соответствующего признания. Тот же, кто хотел бы это отвергнуть, заблуждался бы. Подобное утверждается благодаря безусловной значимости для принципиально неограниченной сферы возможных субъектов разумного (интеллектуального) познания. Правда, эмпирически не существуют ни «идеальная ситуация диалога» (Хабермас), ни «неограниченная общность коммуникации» (Апель), в которых могла бы подтверждать себя истина. Однако здесь подразумевается нормативный идеал, т. е. предвосхищение безусловного горизонта значимости для всякого возможного субъекта разумного понимания. Безусловное требование того, что «есть», оказывается, в этом смысле, субъективно неограниченным.

С другой стороны, а именно со стороны объекта , это предполагает: то, что «есть», утверждается до всего другого, что бы то ни «было». Не может быть ни вещи, ни положения вещей, вообще какого-либо сущего, которое могло бы противоречить бытию этого сущего, упразднять значимость его бытия. Бытие непротиворечиво включается в совокупность того, что вообще есть. Стало быть, то, что «есть», находится в принципиально неограниченном горизонте всего сущего – в горизонте бытия.

2.3.4.2. Сказанное выше подтверждается обратным образом: если бы наше вопрошание и знание исполнялось в некоем принципиально ограниченном горизонте, то мы ничего не могли бы достичь с абсолютной значимостью. Все оставалось бы относительным, преходящим, поскольку из иных сфер и измерений положение вещей могло бы представляться по-другому. Здесь следует еще раз подчеркнуть: наше познание содержательно всегда ограничено определенным аспектом, а следовательно, дополняемо и исправляемо, и в этом смысле превосходимо. Однако то, что «есть», положено в безусловной значимости бытия, а следовательно, в некоем неограниченном горизонте значимости. Иначе все оставалось бы в крайней неопределенности, не было бы знания, не было бы достоверности. Я даже не мог бы вопрошать о том, как нечто действительно «есть», ибо этот вопрос предполагает уже безусловный – неограниченный – горизонт значимости.