Герман Ловцкий - Лев Шестов по моим воспоминаниям

Странно было думать, что под этим покровом скрывался дух, беспрестанно борющийся за веру… как показывает выписка из письма, которое он прислал мне летом 1938 г.: «Нужны величайшие усилия духа, чтобы освободиться от кошмара безбожия и неверия, овладевшего человечеством». Как мы уже говорили, Шестов был очень дружен с Бердяевым, которого он знал с 1900 года; они ни в чем не были согласны, и философские споры доходили до крайних пределов. Бердяев и остальные любили, ценили Шестова как неотразимо привлекательного человека, но не хотели прислушиваться к. тем мучительным вопросам, которые он задавал. Были, конечно, и исключения: — друг и «антипод» Эдмунд Гуссерль, о котором уже была речь, верный ученик и последователь В. Фондан, который записал свои беседы с Шестовым (он погиб в немецком лагере в 1945 г.), Адольф Маркович Лазарев, который, в начале знакомства у киевского проф. Челпанова с философией Шестова, окрестил ее — «Да это сверхпсихология» — и впоследствии стал усердным толкователем шестовской беспочвенности.

***

С Бергсоном у Шестова личного общения не было, и он никогда не искал с ним встречи и только вскользь упоминает о нем в некоторых своих сочинениях. Их мысли шли по совершенно равным путям. Часто Лев Исаакович говорил о нем со своими друзьями. Лазарев и я писали исследования о Бергсоне, и он с интересом следил за нашими работами. Привожу несколько отрывков из разговоров Шестова с Фонданом, касающихся Бергсона, записанных, вероятно, в 1935 и 1936 гг. «Бергсон мог бы быть после своей первой книги Непосредственные данные сознания 1) (написанной в 1888 г.) прекрасным философом. Когда я читал эту книгу в Швейцарии, около 1910 г., это чтение доставило мне большое удовольствие. Но затем он написал Творческую эволюцию 2). После этого было видно, что совершенно не нужно было ему писать Два источника морали и религии 3).

… Не приходится говорить, что книга Бергсона Два источника — книга слабая. Надо поставить вопрос — почему. Почему Бергсон, хороший писатель, хороший философ, взявшись писать о религии и морали, написал слабую книгу. Он всегда стремится сойти за иррационалиста, а вот когда он говорит о Боге, он говорит резонно.

… В течение двадцати лет ждали книгу Бергсона о морали и религии… Она появилась, и тут все заметили, что Бергсон ложный ученый, что ему нечего сказать. Банальна не только его мысль, но даже и его эрудиция… Так, он боится признать настоящими мистиками еврейских пророков, апостолов, людей некультурных и философски необразованных… Если он и ци-тирует мистиков, то это уже мейстер Эккегард, христианские святые, философы и т. д., с которыми можно по крайней мере разговаривать. Как жаль, что невозможно уничтожить, если не оба Завета, то хотя бы Ветхий!… Гитлер желал бы того же.

…Человеческий разум создан, по-видимому, природой единственно в целях действия 4). Но вдруг этот разум взлетел над тем, для чего он был создан, и начал, за свой страх и риск, раздумывать. И добрался таким образом до создания богов. Значит боги, по Бергсону, были созданы, сфабрикованы в Коллеж-де-Франс, вроде тех богов, которых Библия именует идолами. Но если люди не желают богов, сфабрикованных в Коллеж-де-Франс? Бергсон преклоняется перед этими богами и одновременно сохраняет все другие ценности, он даже свидетельствует о своем большом почтении Библии» Но в итоге, для чего сохранятъ богов, свидетелъствовать о почтении, если в наших «свободных» глазах они оказываются безобразными и никуда негодными.

Вот уже два года я читаю только Киргегарда, Лютера, Платона и т. д. Читая Бергсона, после этих гигантов, я снова оказываюсь на земле. Зачем же Бергсон написал это?»…Мы (Фондан и Шестов. — Г. Л.) говорим об обращении Бергсона в католичество. Два профессора раввинистичеюкой школы, в их числе Левинас, уверили Шестова, что Бергсон обратился. Я изумляюсь, что об этом ничего не сообщалось в печати.

(Шестов): — «Вероятно он просил их не сообщать до его смерти. Он стар, он ждет смерти».

1) "Essais sur les Données Immédiates de la Conscience".

2) "L'Evolution Créatrice".

3) "Les Deux Sources de la Morale et de la Réligion".

4) Речь идет о мысли Бергсона: "Originellement nous ne pensons que pour agir", высказанной в его первой книге «Непосредственные данные сознания».

***

Привожу рассказ Фондана о том, как он познакомился с Шестовым: «В первый раз я встретил Шестова весной 1924 г. в философском салоне Жюля де Готье. За два года до этого я напечатал на румынском языке шесть статей об его последней работе «Откровения смерти». Я не имел никакого понятия, жив ли он или уже умер в веке предшествующем или в нашем. И вот передо мною высокий старик, сухой, тощий. Трудно передать чувства, которые я тогда испытал.

Был общий разговор, и, мне кажется, Шестов был удивлен горячностью и задором, который я вносил в беседу. Только в 1926 г. между нами установился некоторый серьезный контакт. Он подарил мне экземпляр появившейся тогда его книги на французском языке «Достоевский и Ницше» (Философия трагедии). Благодаря его, я писал, что тяжко идти по его стопам, т. к., по собственному же его утверждению, для этого надо пережитъ внутренний разгром… И я прибавлял: какой же человек осмелится пожелать самому себе подобный разгром из любви к истине? Кто же согласится стать его учеником? Спустя несколько дней я получил приглашение от дочери Шестова, Татьяны. Было довольно много народу. Шестов взял меня на абордаж.

— Я привык, — сказал он, — что мне пишут о моем таланте, о моем проникновенном понимании Достоевского, о моем стиле… И вот, вероятно, в первый раз кто-то заинтересовался самим вопросом.

Он показал мое письмо всем и обратил его в событие. Тогда мысль записывать наши разговоры еще не родилась во мне. Я был далек от нее, — я страшился дневников. И забвение легло на большинство наших встреч, которые становились все более частыми.

Только в 1934 г. меня охватило глубокое волнующее чувство, что мысли Шестова никто никогда не понял, что труды его читаются мало или совсем не читаются, что он жил и живет в абсолютном и терзающем одиночестве, что я один допущен слышать и понимать его и, если я не буду записывать наши беседы, никто этого не сделает. С тех пор я и начал, приходя домой, записывать мысли наиболее примечательные из тех, которые он бросал в разговоре.

У меня сохранилось около 120 писем от него, за период 1929–1938 гг. Должен сказать, что в общем письма эти не представляют особого интереса… Шестов не любил писать и чаще всего кончал письма словами: приходите повидаться и поговорим об этом…»

***

Уже во время нацизма австрийская фирма Шмидт-Денглер в Граце, близкая к кругу известного поэта Стефана Георга, обратилась с просьбой о предоставлении ей права издать книгу произведений Шестова, еще нигде не изданных. Шестов им предложил свой монументальный труд Афины и Иерусалим (том X полного собрания сочинений), где он в ряде блестящих работ концентрировал все свои заветные мысли и мучительные вопросы, на которые он пытался дать ответы. Книга появилась в превосходном издании в 1938 году, и в том же году — по-французски в Париже, за несколько месяцев до смерти Шестова. По-русски она вышла много позже (YMCA-Press, Париж:, 1951 год); отдельные части все были напечатаны, по мере написания, в парижских русских и французских журналах. В эту книгу входит мастерской этюд В Фаларийском Быке, посвященный исканиям последней истины Киргегарда и виднейших представителей философской мысли всех времен.