Рудольф Штайнер - Теософия

Личное чувство самости, коренящееся всецело в низших влечениях и представляющее, таким образом, самую низшую ступень эгоизма, выражается в мутно-желтых, вплоть до коричневого, оттенках. Но ясно, что и преданная инстинктам животная жизнь тоже может принимать радостный характер. Существует чисто природная способность к самопожертвованию, уже в высокой степени встречающаяся в животном царстве. В природной материнской любви это проявление животного инстинкта находит свое прекраснейшее завершение. Эти самоотверженные природные порывы выражаются в первой ауре в светло красноватых до розово-красных цветовых оттенках. Малодушный страх, пугливость перед чувственными впечатлениями проявляются в ауре коричнево-синими или серо-синими цветами.

Вторая аура снова обнаруживает самые различные красочные ступени. Коричневые и оранжевые образования указывают на сильно развитое чувство самости, гордость и честолюбие. Также и любопытство выражается в красно-желтых пятнах. Светлый желтый цвет отражает ясное мышление и интеллигентность, зеленый служит выражением понимания жизни и мира. Дети, которые легко схватывают, имеют много зеленого в этой части своей ауры. Хорошая память выявляется во второй ауре «зелено-желтым». Розово-красный цвет указывает на благожелательное, исполненное любви существо, синий — знак набожности. Чем больше набожность приближается к религиозному углублению, тем более синее переходит в фиолетовое. Идеализм и серьезное отношение к жизни, в высшем значении этого слова, видим как индиго синий цвет.

Основные цвета третьей ауры суть желтый, зеленый и синий. Желтое является здесь, когда мышление исполнено высоких, всеобъемлющих идей, познающих часть исходя из целого божественного порядка мироздания. Когда мышление интуитивно и совершенно очищено от чувственных представлений, это желтое имеет золотистый отблеск. Зеленое указывает на любовь ко всем существам, синее — есть знак самоотверженного самопожертвования ради всех существ. Если эта способность к самопожертвованию вырастает до сильного желания, выражающегося в деятельном служении миру, тогда синее просветляется до светло-фиолетового. Если в высокоразвитом человеке, как последние остатки личного эгоизма, еще остаются гордость и честолюбие, рядом с желтыми оттенками появляются такие, которые переходят в оранжевый.

Надо заметить еще, что в этой части ауры цвета очень отличны от тех оттенков, которые человек привык видеть в чувственно мире. Здесь «видящему» являются такая красота и величие, с которыми не сравнима ничто в обыкновенном мире. Об том описании «ауры» не может верно судить тот, кто не полагает главной ценности в том, что под «видением ауры» подразумевает расширение и обогащение того, что воспринято в физическом мире, расширение, цель которого познать форму жизни души, имеющую духовную реальность и вне чувственного мира. Это описание не имеет ничего общего с истолкованием характера или, мыслей человека, исходящим из галлюцинарно воспринятой ауры. Оно хочет расширить познание в сторону духовного мира и не хочет иметь ничего общего с сомнительным искусством толкования человеческих душ на основании их аур.

Познание подразумеваемого в этой книги духоведения может сам приобрести себе каждый человек. Описания вроде тех, что даются в этой книге, рисуют мысленную картину высших миров. И в известном отношении они являются первым шагом к самостоятельному созерцанию. Ибо человек есть мысле-существо. И он может найти свой путь познания лишь тогда, когда он исходит из мышления. Когда его рассудку дается картина высших миров, она не остается для него бесплодной даже в том случае, если вначале это лишь как бы повествование о высших фактах, созерцание которых еще не доступно его собственному зрению. Ибо мысли, которые даются ему, сами по себе представляют силу, которая продолжает действовать в его мысленном мире. Эта сила будет действовать в нем, она пробудит дремлющие задатки. Тот, кто думает, что совершенно излишне предаваться созерцанию подобной мысленной картины, заблуждается. Ибо он смотрит на мысль, как на что-то, лишенное сущности, абстрактное. Но мысль есть живая сила. И как для того, кто обладает духовным познанием, она является непосредственным выражением того, что созерцаемо в духе, так в том, кому она сообщается, она действует как зародыш, рождающий из себя плод познания. Кто, пренебрегая работой мышления, захотел бы для целей высшего познания обратиться к иным силам человека, тот упустил бы из виду, что именно мышление есть высшая из способностей, которыми обладает человек в чувственном мире. Итак, тому, кто спрашивает: как приобрету я сам высшие познания духоведения? — необходимо ответить: прежде всего, обучайся из сообщений других об этих познаниях. И если он возразит: я хочу видеть сам, я не хочу ничего знать о том, что видели другие, на это ему надо ответить: именно в усвоении себе сообщений других и заключается первая ступень к собственному познанию. На это можно сказать: но ведь тогда я принужден сначала слепо верить. Но при сообщении речь идет вовсе не о вере или неверии, а лишь о беспристрастном принятии того, что слышат. Истинный духоиспытатель никогда не говорит с ожиданием, что к нему отнесутся со слепой верой. Он всегда мыслит так: я пережил это в духовных областях бытия, и я рассказываю об этих моих испытаниях. Но он знает также, что восприятие этих его переживаний и оплодотворение мыслей другого рассказом, для этого другого суть живые силы для духовного развития.

Нельзя достаточно резко подчеркнуть, насколько для желающего развить в себе высшие познавательные способности необходимо пройти через самую строгую работу мысли. Это подчеркивание должно быть тем более настоятельным, что многие люди, желающие стать «видящими», как раз слишком низко ценят эту строгую и полную отречения работу мышления. Они говорят: не может же мне помочь «мышление», все дело в «ощущении», в «чувстве» или в чем-либо подобном. На это следует возразить, что никто не может стать «видящим» в высшем смысле (т. е. по-настоящему), кто перед этим не вработался в жизнь мысли. У многих лиц неблагоприятную роль играет здесь известное внутреннее удобство. Они сами не сознают этого удобства, так как оно облекается в презрение к «абстрактному мышлению», к «праздной спекуляции» и т. д. Но как раз тогда и не ценят мышления, когда смешивают его с праздными, отвлеченными измышлениями. Так как подобное «отвлеченное мышление» легко способно убить сверхчувственное познание, то основой его должно стать мышление, исполненное жизни. Конечно, было бы гораздо удобнее, если бы было возможно достигнуть высшего дара видения, избежав работы мысли. Но здесь нужна внутренняя твердость, душевная уверенность, к которым может привести только мышление. Иначе является лишь бесцельное мелькание и вспыхивание образов, сбивчивая душевная игра, которая хотя и может кому-нибудь доставить наслаждение, но не имеет никакого отношения к действительному проникновению в высшие миры.