Ноам Хомский - Картезианская лингвистика

Сосредоточившись на выразительной функции языка и оттеснив на второй план его коммуникативную функцию, философы прошлого и Хомский тут же убедились, что язык оказался весьма несовершенным «зеркалом мысли», ибо структура высказывания не является простым отражением структуры мысли, каковой для лингвиста-философа является прежде всего суждение. И это понятно, поскольку построение высказывания зависит не только от передаваемой мысли, но и от его коммуникативной цели, а также от общих особенностей человеческой коммуникации, обусловленных возможностями психики человека, которая накладывает определенные ограничения на семиотические процессы. Отсюда следует неизбежность постулирования поверхностной и глубинной структуры, причем глубинная структура оказывается приравненной к структуре мысли и выступает в виде «пропозиций », т. е. логических суждений, не прошедших еще стадию «утверждения». Нечто аналогичное Хомский обнаружил в «Грамматике Пор-Рояля», в которой говорится о «привходящих» предложениях, «иногда лишь скрыто присутствующих в нашем уме, но не выступающих явно как предложение в речи» [Маслов 1991, 6]. Поскольку логические формы мышления универсальны, универсальными оказываются и глубинные структуры, а языки различаются лишь поверхностными структурами (правда, позднее Хомский признал вклад поверхностных структур в формирование значения предложения). Этим же обусловлен и пресловутый «англоцентризм» Хомского, который заключается всего лишь в том, что Хомский считает возможным познавать универсальные законы грамматики, анализируя материал одного-единственного языка, в его случае английского.

Какова бы ни была общая оценка лингвофилософской концепции Хомского (литература по этому вопросу едва ли обозрима), следует признать высокую степень ее внутренней когерентности и самостоятельности.

Хомский начал выстраивать свою линг вистическую теорию, отталкиваясь от американской языковедческой традиции, и лишь позже обратился к лингвофилософским построениям «века гениев» (XVII в.) и последующих веков. Как подчеркивает сам Хомский, он сделал это вовсе не для более солидного обоснования своей теории; он отнюдь не искал в трудах прошлого «поддержки» собственных воззрений [Chomsky 1972, 188]. Им двигало убеждение, что рационалистическая психология и языкознание, преданные забвению лингвистами XIX в., интересны сами по себе, и в них можно почерпнуть много ценного для современных исследований. По этой причине книгу Хомского следует рассматривать прежде всего как самоценный очерк истории тех философских и лингвистических идей, которые оказались сходными с его собственными.

Он произвел определенный выбор, и как всякий выбор талантливого и оригинального мыслителя, он оказался в той или степени субъективным. Мы не найдем в «Картезианской лингвистике» подробного описания философских и лингвистических взглядов в целом каждого цитируемого им автора, поэтому отдельные идеи оказываются вырванными из контекста соответствующей теории. Однако Хомский и в предисловии, и в примечаниях неоднократно делает оговорки о фрагментарном и предварительном характере своего очерка, говорит он и о высокой степени условности концепта «картезианская лингвистика», объединяющего в себе ряд идей, которые в совокупности нельзя обнаружить ни у одного автора, включая Декарта.

Несмотря на это после выхода книги в свет вспыхнула полемика именно по поводу концепта «картезианская лингвистика», однако в конце концов она утратила всякий смысл, как и любые дискуссии, ведущиеся по поводу слов, а не сути дела [Звегинцев 1972, 5]. Больше смысла имеет дискуссия по поводу прямого или косвенного влияния картезианства в целом на те или иные грамматические концепции, в частности на «Грамматику» Пор-Рояля. Но и в данном случае Хомский отнюдь не сводит истоки этой грамматики к одному лишь картезианству, указывая на предшествующую традицию рационалистических построений (средневековые спекулятивные грамматики, Санкциус; в литературе указывается также на влияние идей Б. Паскаля [Маслов 1991, 7]). В любом случае книгу Хомского нельзя рассматривать как обычную историю лингвофилософских учений, в которой четко прослеживается филиация идей и выдвигаются гипотезы относительно возможного влияния одних авторов на других. У Хомского совсем иные задачи, но следует признать, что он поступил неосторожно, выбрав для своей книги достаточно неопределенное по содержанию название «Картезианская лингвистика» да еще с подзаголовком, в котором фигурирует слово «история», что дало повод ревнителям историко-филологической чистоты подвергнуть его книгу суровой критике. Тем не менее квазитермин «картезианская лингвистика» стал достаточно употребительным в лингвофилософском обиходе, как это и случается с броскими наименованиями, которые легко образуют «акциденцию в памяти».

Как это часто бывает, критикуемое сочинение оказалось гораздо интереснее критики. Книга Хомского написана ярко и увлекательно, она представляет собой сложную мозаику из цитат на нескольких языках, являясь своеобразной антологией лингвофилософской мысли XVII, XVIII и первой трети XIX вв. Это обстоятельство делает ее нелегкой для перевода. В последние десятилетия многие из цитируемых сочинений были переведены на русский язык, в том числе было издано два перевода «Грамматики Пор-Рояля», что значительно облегчило переводчику его работу и позволило ему ввести «Картезианскую лингвистику» в лингвистический и философский интертекст на русском языке. Все опубликованные переводы были использованы в максимальной степени, при этом в большинстве случаев текст цитат, приводимых Хомским в переводе с иных языков на английский, был сверен с оригиналом; иногда в существующие переводы вносились изменения, обусловленные как введением цитат в контекст книги Хомского, так и необходимостью уточнения этих переводов. При наличии более, чем одного перевода, использовался тот, который представлялся более приемлемым. Все детали использования цитат оговорены либо в тексте, либо в постраничных примечаниях переводчика и редактора, помеченных звездочками, в то время как обширные примечания автора, как и в оригинале, помещены после основного текста, в котором на эти примечания указывают цифры отсылок к этим примечаниям*.

Б. П. Нарумов

* Ввиду обилия цитат, часто даваемых в уже публиковавшихся русских переводах, в этой книге приняты двойные отсылки к цитируемому: Op. cit. — для работ в иностранном оригинале и Там же — для русских ранее публиковавшихся переводов. — Прим. ред.

Литература

Арно, Лансло 1991 — Арно А., Лансло К. Всеобщая рациональная грамматика (Грамматика Пор-Рояля). Л.: Изд-во ЛГУ, 1991.