Мартин Хайдеггер - Мартин Хайдеггер - Карл Ясперс. Переписка, 1920-1963

Рождество Вы встретили с обоими Вашими сыновьями. Я чувствую из Ваших строк: дивное счастье после стольких лет огромнейших тревог. Пусть же оба сына найдут в Германии свой путь, притом хороший!

Другая забота417, о которой Вы пишете, уладится. Нужно набраться терпения, сколь бы нынешнее положение ни было недостойно Вас.

Вы напоминаете о нашем давнем плане — ах, как давно это было, в совершенно другом мире! — насчет публичной дискуссии между нами418. Если бы мы нашли подходящую форму дискуссии, под стать философствованию, которое практикуем мы с Вами, то, как Вы говорите, это могло бы пойти на пользу "делу". Полемика в профессорском стиле не имела бы смысла — ведь речь идет не о "проблемах", какие можно обсуждать спокойно или возбужденно; еще меньше смысла имела бы сенсация, которой Вы ожидаете и которую пришлось бы, очевидно, принять как неизбежность. Только если бы удалось глубокое взаимодействие в силу откровенных попыток прояснения, обоюдного постижения основ и возможностей наших импульсов, т. е. стала бы зрима коммуникация по существу и в связанном с ним личным, — тогда был бы сделан действительно стоящий шаг. Вероятно, подходящей возможностью могла бы стать философская переписка, которую мы бы попытались вести параллельно с нашей личной, обсуждая друг с другом все, до последних доступных основ, а затем опубликовали бы без всякой обработки? Переписка Лейбница и Кларка419 ни в чем не является для нас образцом, кроме, как мне кажется, многократного челночного движения. При этом можно достичь ясности значительно быстрее и лаконичнее, чем при одноразовых критических обсуждениях. Держать ответ, объясниться — наверняка очень полезно. Но это предполагает обоюдное доверие и искренность. Каждый из нас должен проверить себя, коль скоро мы хотим это начать. Если удастся избежать обычной в подобных случаях склоки и осмелиться на предельное, тогда это себя оправдает. Появится документ, который сможет ныне ободрить и помочь. Особенно если в конце станет ясно, что есть общая точка соприкосновения — чего мы пока не знаем, — будет достигнуто необычайное. А именно, ответ на вопрос: способны ли философы по существу говорить друг с другом, когда между ними безусловно нет невыразимого единодушия в

Мартин Хайдегтер/Карл Ясперс

этосе. Вот что необходимо показать. Может быть, стоит обдумать этот план. Сейчас, при моих малых силах, рабочая нагрузка является пока непреодолимой преградой. Но я надеюсь, что вопрос лишь в том, когда я разгружу себя настолько, что стану достаточно свободен для такой переписки.

Спасибо за "Неторные тропы"420. Я читал о Ницше421, об эпохе картины мира422, о Рильке423. Мне кажется, теперь я по крайней мере яснее вижу, о чем мог бы Вас спросить. Во время чтения меня взволновали неожиданные совпадения424 в деталях и в восприятии — при всей ощутимой для меня огромной разнице подхода в целом. Когда что-то меня раздражало, я говорил себе: не надо забывать о двух вещах, ведь речь здесь все время идет о неторных тропах425 и о подготовке приготовлений. В этой книге Вы предстаете в своем давнем облике. Она увлекла меня больше, чем все Ваши прежние труды426. Однако я не сумел определить, в чем заключалось Ваше подлинное намерение. Начинать критику сегодня в кратком письме невозможно. Я остался в вопрошающем ожидании: возникает ли здесь фантастическо-обманчивая возможность мышления-поэтизирования или осторожно приоткрываются врата, — имеет ли место соблазнительное освобождение от нынешнего осуществления этоса или, скорее, прокладывается путь, который в конце приведет к такому осуществлению, — ^заявляет ли здесь о себе гностическое безбожие или предчувствие божества.

Вы говорите о "других трудах, находящихся в подготовке" — в связи с этим мои наилучшие пожелания!

Ваш Карл Ясперс

[141]Мартын Хайдеггер — КарлуЯсперсу

Фрайбург-им-Брайсгау, 7 марта 1950 г.

Дорогой Ясперс!

Мой ответ на Ваше последнее письмо, которое я ежедневно перечитываю с благодарной радостью, опаздывает до неприличия и по сей день не готов.

Несчастье нашего вернувшегося домой сына, прояснение моего внешнего положения427 и негаданное великодушие и радость428 слились воедино.

Сегодня я хотел бы одной фразой, которая разрушит все другие догадки и толки, разъяснить то, что пытался в моем первом письме429, вновь пришедшем к Вам, обозначить словом "растерянный".

Дорогой Ясперс!

Я не приезжал в Ваш дом с 1933 года не потому, что там; жмяа еврейская женщина, а потому, что мне просто было стыдно. С тех пор я не бывал не только в Вашем доме, но и в городе Гей-дельберге, который я ценю как таковой только благодаря Вашей дружбе.

Когда в конце 30-х вместе с чудовищными преследованиями началось самое страшное, я тотчас подумал о Вашей жене. Через проф. Вильзера430, которого я здесь тогда знал и который имел близкие связи с тамошним окружным руководством, я получил твердые заверения, что с Вашей женой ничего не случится. Во

Мартин Хайдегтер/Карл Ясперс

страх оставался, как и чувство полного бессилия, — я и упоминаю об этх>м не затем, чтобы записать на свой счет хотя бы видимость помощи.

Я и сегодня не хотел бы ступить на землю Гейдельберга прежде, чем встречусь с Вами по-доброму, но с неизбывным чувством боли.

Приветствую Вас сердечно,

Ваш

Мартин Хайдеггер

[142]Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру

Базель, 19 марта 1950 г.

Дорогой Хайдеггер!

Сердечно благодарю Вас за Ваше откровенное объяснение. Свою благодарность передает Вам и моя жена. Для меня много значат слова о том, что Вам было "стыдно". Тем самым Вы вступаете в сообщество, объединяющее нас всех, живших и живущих в душевном состоянии, для которого и "стыд" слово подходящее.

От себя и своей жены я хотел бы сказать Вам, что мы никогда не допускали мысли, будто моя жена, будучи еврейкой, была для Вас причиной прекратить наши отношения. Думая об этом в минувшие годы, я сожалел единственно об отсутствии у Вас мотивов, которые в столь радикально изменившиеся времена при-

вели бы Вас ко мне, к нам. Но не будем говорить о взаимных обидах. Об этом Вам сказало уже мое первое письмо. Прояснение вряд ли возможно без осознания совокупной взаимосвязи событий в Германии.

Вы простите мне, если я выскажу то, о чем иногда думал: казалось, по отношению к национал-социалистским явлениям Вы вели себя как ребенок, мечтающий, не знающий, что он делает, слепо и бездумно вовлекаясь в предприятие, которое видится ему совсем иным, нежели оно есть в реальности, а затем в недоумении стоит перед развалинами и опять плывет по воле волн.

Спасибо за Вашу обеспокоенность в 1939-м, когда Вы обращались к Вильзеру. Вы думали о нас. Ситуация была такова, как Вы говорите: хотя гейдельбергский крайсляйтер был настроен ко мне весьма благожелательно (по ошибке, порою свойственной национал-социалистам) и хотя от него и других важных чинов я получил самые решительные заверения, даже в письме из СД431 в Берлине, направленном в Гейдельберг на имя тогдашнего ректора432, — я давно понял, что они все бессильны, что ни один национал-социалист не заслуживает доверия, поскольку все они терроризируют друг друга и в результате совершают преступления и нарушают свои обещания. Ведь вполне логично все кончилось тем, что Гитлер приговорил Геринга к смерти.