Александр Шевцов (А.Р.Андреев, Саныч, Скоморох) - Основы Науки думать. Кн.1. Рассуждение

Аристотель «упростил» Сократа. Как кажется, чтобы сделать понятным, как же вести подобную философскую беседу. Никто не заметил, что он сократил Сократа всего лишь на голову… он как бы растянул его казнь в тысячелетиях, поскольку выкинул то, ради чего Сократ вел беседы именно так. Это было ужасной потерей, в сущности, выхолащиванием сократической философии.

Но Аристотель хотя бы оставался понятен в той части, где он исследует «тело» Сократа, сам способ ведения философской беседы.

Последователи «улучшили» Аристотеля, доведя намеченное им выхолащивание до совершенства:

«Отличие Аристотелева обозначения логических констант и переменных от обозначений, принятых в традиционной логике, состоит в том, что в традиционной логике за меньшим термином закреплен знак S, за большим термином — знак Р, а за средним термином — знак М…» (Там же).

В итоге, то, что Аристотель говорил хоть как-то по-человечески и потому понятно, превратилось в

МаР

SaM

SaP

Расслабьтесь и наслаждайтесь новым миром…

Рассуждение — это лишь одна узкая способность разума, не говоря уж об уме. Если исследовать только ее, ограничение и сужение безусловны. Поэтому, если принять, что Аристотель пытался понять, как же рассуждает Сократ, его можно понять и простить. Он не ставил себе цели познать себя или понять Сократа. Он узко учился тому, как же творится великое рассуждение. Поэтому Аристотеля стоит изучать.

Но начать надо с того, как говорит Сократ. А он говорит попросту. Он лишь помнит, что хочет и зачем ведет беседу. А хочет он пробудить душу и помочь ей родиться.

Но ведь душа тех, с кем беседовал Сократ, как кажется, и так была живой и вполне пробужденной. Как кажется. На наш спящий взгляд. Однако те, кто пробудился, не зря кричали и кричали, что люди как не понимают логос, пока не слышали его, так и продолжают не понимать, услышав…

Мы не понимаем того, что слышим и читаем. Мы спим, и разум наш спит вместе с нами. Поэтому ему кажутся допустимыми такие связи, которые возможны только во сне. Мы даже гордимся тем, как ловко придумали!..

И мы не в силах понять, где же истина и действительность, пока не проснемся. Поэтому нам остается лишь одно: сделать усилие понимания и стать внимательными к тому, что нас окружает. И к тому, как это отражается в нашем сознании. Наши органы чувств, как считал Аристотель, не могут ошибаться. Не в том смысле, что они всегда точны, это он понимал, а в том, что они не могут добавлять к воспринятому ложь. Они могут быть недостаточны, но они «видят» то, что видят.

Это наше хитроумное сознание «узнает» в воспринятом нечто свое, то есть добавляет понимание из своих содержаний. Именно это восприятие и отразилось в языке. К языку стоит прислушаться и присмотреться. К сожалению, мы не в силах однозначно судить о том, что в нем от восприятия, то есть не искажено, а что от узнавания, то есть с добавками культуры, обычая и личной умности.

Поэтому идти придется во множество проходов, очищая и очищая свое рассуждение от того, что удалось распознать как искажения. Слой за слоем. В этой части книги я смогу поднять лишь верхний из этих слоев.

Чтобы научиться думать рассуждая или рассуждать хорошо, необходимо понимать, что такое рассуждение и как рассуждать.

Поскольку я веду культурно-историческое исследование, мне не нужно исходно иметь верное и окончательное понятие о рассуждении. Я могу к нему двигаться послойно, начиная прямо с того, что лежит на поверхности. А какое понятие лежит у меня на поверхности? Попросту говоря, что бы я мог сказать о рассуждении, не задумываясь?

Что рассуждение — это способ подумать о чем-то сложном? Взвешивая и перебирая разные возможности?

Определять рассуждение через думание в моем случае возможно, но не верно. Ведь я хочу научиться думать, и значит, это думание я должен определять через рассуждение, а не наоборот. Поэтому придется попробовать еще раз, теперь — немножко задумываясь.

Если говорить из содержания самого слова рассуждение, мне явно придется судить и выносить суждения, которые надо подвергнуть какому-то «рас» или «раз». Это что-то вроде выбора между возможными суждениями, которые сначала надо высказать, потом рассмотреть, потом развести, оценить и найти то ли верное, то ли подходящее.

Сомнение, звучащее в конце моего определения, невозможно в логике. Там все ясно: выбрать надо истинное суждение. Но в жизни выбирается не истинное, а правильное. А правильным является подходящее для достижения моей цели. Иными словами, когда мы уходим из мира, где идет добыча и переработка знаний, в настоящий мир, задачи многократно усложняются, и такая мелочь, как истинность, даже не всплывает как предмет рассуждения.

Истинность может обсуждаться лишь тогда, когда заходит спор, то есть как вторичный предмет, необходимый для доказательства правоты. Обычно же рассуждения не доходят до обсуждения истинности, поскольку ведутся совсем в иной части сознания.

И это важно: бытовое рассуждение ведется в слое сознания, где живут образы действия внутри образа действительного мира. Эти образы действия, как и образ мира, безусловно, строятся на каких-то основаниях, то есть из более простых образов, которые должными быть истинными. То есть, попросту, должны соответствовать действительности, если мы хотим выжить. Но они живут в разных слоях сознания.

И живое рассуждение живет в разных слоях сознания с научным рассуждением. Проще говоря — это разные вещи или предметы разных наук, только внешне похожие друг на друга.

Причем сходство это такого же рода, как сходство разума и сноразума. Во сне мы часто оцениваем свои действия и решения не только разумными, но и великолепными, а проснувшись, дивимся тому, как могли сочинить такой бред. Сноразум бредит, на взгляд дневного разума.

Однако нечто в нас узнает в сноразуме разум, когда он работает. Это значит, что он и в самом деле разум, только либо искаженный, либо, что более вероятно, работающий в искаженных условиях и в соответствии с ними. Попросту — в ином мире, мире снов.

И это доказательство, что разуму все равно в каком мире обеспечивать наше выживание, он обеспечит его в любом мире, даже если мы совсем не будем узнавать его как разум. И наоборот: даже если мы узнаем свой разум как разум, мы ошибаемся. Наш разум — это лишь приспособление разума к земным условиям, один из способов, каким разум и являет себя. Поэтому бредом является не то, что мы делали во сне, а то, что мы пытались вещать истины о правильном мышлении и чистом разуме, подобно Канту, Гуссерлю и остальным философам, исходя из восторга перед собственным разумом.