А Лукьянов - Немецкая классическая философия религии

В своей первой лекции он заявил, что ещё сорок лет назад "открыл новый лист в истории философии", что теперь надо перевернуть страницу и начать писать новую. Если придёт юноша, созревший для такой задачи, то он "охотно уступит ему своё место". Увы, ему приходится самому продолжать своё дело и отвечать на вопросы, выдвинутые эпохой (Ibid. - S. 99-100).

Шеллинг объявил, что его призвание требует от него, чтобы он забыл всё зло, ему когда-либо причинённое, и явился примирителем всех партий и всех противоречий в философии (Ibid. - S. 103).

Только сегодня, с высоты закончившегося ХХ века, мы можем по достоинству оценить то, о чём говорил Шеллинг, оценить все "за" и "против". По существу он призывал к духовной свободе, к тому, чтобы общество изучало свою историю. История немецкой философии, подчёркивал Шеллинг, органическим образом "вплетена в историю немецкого народа. В дни национального уничижения философия всегда поддерживала немцев" (Ibid. - S. 108). Впрочем, она поддерживала и другие народы. Поэтому спасенье нации - в науке, в свободном духе научного исследования.

Шеллинг назвал курс "Философия откровения". Фактически это была выжимка из всех четырёх частей его "новой" или "положительной" философии. Он начал с установления различия между сущностью и существованием, между чтo (Was) есть сущее и что (DaB) сущее есть. Чтo представляют собой вещи, какова их сущность - этому учит разум; что вещи существуют - в этом убеждает нас опыт. Шеллинг призывал исходить из опыта, из самого факта существования вещей, т.е. не подменять бытие понятием. "Негативная" философия, напротив, идёт от мышления к бытию, от сущности к существованию. "Положительная" - от бытия к мышлению, от существования к сущности.

Данная часть курса произвела сильное впечатление на Сёрена Кьеркегора. Основоположник экзистенциальной философии почерпнёт отсюда многие свои идеи. Поэтому позднего Шеллинга можно по праву охарактеризовать как предвестника экзистенциализма и экзистенциальной философии религии, которые получили развитие через сто лет, уже в ХХ веке. В своём дневнике (22 ноября 1841 г.) Кьеркегор записывает: "Я помню почти каждое слово из тех, что он произнёс. Отсюда придёт ясность ... Вся моя надежда на Шеллинга". Его особенно поразило слово "действительность". "Это слово, - писал Кьеркегор, - есть то, что напоминает мне о моих философских страданиях и мучениях" (Ibid. - S. 530). Дальнейшие лекции, когда дело дошло до мифологии, постепенно разочаровали его. В письме к своему брату, Петеру Христиану Кьеркегору (от 27 февраля 1842 г.) он писал: "Шеллинг невыносимо пустословит... Теперь он пришёл к идее дальнейшего развития своей философии, т.е. читать дoльше, чем обычно, из-за чего меня также осенила идея слишком долго его не слушать... В Берлине, следовательно, мне больше делать нечего" (Ibid. - S. 534).

Уже 6 февраля 1842 года Кьеркегор в письме Эмилю Бёзену объявляет, что насчёт Шеллинга у него "остались одни обманутые ожидания" (Ibid. - S. 533), так что возникла "полная неразбериха в собственных мыслях" (Ibid).

По возвращении в Копенгаген король Христиан VIII просил Кьеркегора поделиться своим общим впечатлением о лекциях Шеллинга в Берлине. Датский мыслитель ответил: "Шеллинг подобен Рейну в его устье ... он истощён в такой же степени, как и его прусское королевское величество". Затем Кьеркегор сказал несколько слов о том, как гегелевская философия, бывшая философией правительства, вынуждена теперь уступить это место философии Шеллинга (См.: Ibid. - S. 535).

Недовольны были и другие. Гегельянцы, когда Шеллинг потревожил тень их учителя. При этом он старался быть сдержанным, не ругал, а хвалил Гегеля, но как: "Лишь Гегель спас для будущего времени основную мысль моей философии ... и сохранил её в чистоте".

Берлин - не Мюнхен. Здесь уже сама попытка как-то умалить значение Гегеля сразу же встречала решительную отповедь. Одним из первых появившихся памфлетов была статья "Шеллинг о Гегеле". При этом автор не умалял заслуг Шеллинга. "Имя Шеллинга ... всегда нами произносится только с глубочайшим благоговением. Но Шеллинг, как преемник Гегеля, может претендовать только на некоторое почтение ... Более чем насмешкой звучит, когда Шеллинг отводит Гегелю место в ряду великих мыслителей в такой форме, что, по существу дела, вычёркивает его из их числа, третируя его как своё создание, как своего слугу" (Ibid. - S. 537).

Эта статья, напечатанная в журнале "Телеграф для Германии", подписана: Фридрих Освальд. Такого слушателя в многочисленной аудитории Шеллинга не было. За псевдонимом скрывался Фридрих Энгельс.

Некоторые принимали Шеллинга восторженно, хотя и с некоторой долей сомнения. Польский революционер Эдвард Дембовский писал: "Шеллинг - это гений и величайший ум. Он среди нас, он живёт и действует... Но может ли тот, благодаря кому был открыт источник философии Абсолюта, продолжать нас вести дальше?.. Давайте будем надеяться на это и подождём окончания Берлинских лекций; вероятно, 1842-ой год составит эпоху в философии!" (Ibid. - S. 553).

Лекции Шеллинга посещал и Михаил Бакунин. Манфред Франк в своём предисловии к "Философии откровения" высказывает ту мысль, что статья "Шеллинг и откровение" вполне может принадлежать перу Бакунина.

В письме, адресованном Карлу Розенкранцу (апрель 1842 г.), Арнольд Руге утверждает, что этот "молодой человек" (т.е. Бакунин), опередивший "всех старых ослов в Берлине", является автором анонимно вышедшего у Биндера в Лейпциге (1842) памфлета "Шеллинг и откровение" (Ibid. - S. 542).

Однако на авторство данной работы стал претендовать некий Освальд (причём чуть ли не через два месяца после отправления своего письма Руге). В работе "Александр Юнг. Лекции о современной литературе немцев", которая была напечатана в "Ежегодниках", издававшихся Руге, Освальд рекомендовал господину Юнгу "исправиться" посредством известного всему миру "сочиненьица" (речь идёт о сочинении "Шеллинг и откровение"), "в авторстве которого я тем самым и сознаюсь" (См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. - Т. 1. - С. 443).

Если учесть, что Бакунин, как пишет Руге К. Розенкранцу, "не очень-то хочет быть известным в качестве автора; взять хотя бы его отношения с русскими. Ведь он планирует в дальнейшем поехать в Москву, может быть, в университет" (Ibid. - S. 543), то легитимность освальдовского утверждения можно было бы поставить под сомнение. Манфред Франк обращает внимание и на другую весьма любопытную деталь: "несмотря на анонимность авторство Бакунина, вероятнее всего, обсуждалось в русских кругах (на что, как нам кажется, указывает один пассаж из письма Белинского") (Ibid. - S. 29). Речь идёт о письме Белинского к Боткину от 7 ноября 1842 года. Там великий критик писал: "...Странно: Мы - я и Бакунин - ищем Бога разными путями, а встречаемся в одном и том же храме. Я знаю, что он отрёкся от Вердера и знаю, что он - левый гегельянец, что водит знакомство с Руге и пытается осмыслить жалкого, заживо погребённого романтика Шеллинга" (Цит. по кн.: Schelling F.W.J. Philosophie der Offenbarung. - S. 78).