Ганс Гадамер - Хайдеггер и греки

Я и сегодня не перестаю удивляться тому, как этот Наторп сумел разглядеть в тексте гениальность молодого мыслителя. Ведь для него все содержащееся в рукописи должно было представиться еще более своеобычным и чуждым, чем для меня, молодого, любопытного и восприимчивого ко всему новому студенту. На-торп же целиком пребывал в своем собственном, неокантианском мире языка и именно с таких позиций занимался Аристотелем. Разумеется, он толковал Аристотеля не в томистско-схоластическом духе, а скорее в духе современной филологии. А тут Наторп имел перед собой для него подготов-ленные и написанные, видно в спешке, 50 страниц предварительных замечаний Хайдеггера к интерпретации Аристотеля. Я впервые прочитал эти предварительные заметки только сейчас. Откровенно говоря, я сам прежде опирался на другой, куда более богатый материал об Аристотеле, который Хайдеггер изложил в своих последних лекциях и работах. Разработанные же в ранние годы интерпретации Аристотеля и по сей день остаются неизвестными. Наверняка они должны быть представлены читателю уже в собрании сочинений, хотя бы в границах, очерченных упомянутыми рукописями.

Но что же потрясало в тех ранних текстах Хайдеггера, которые стали нам сейчас известны? Для меня тогда, - что я теперь уже не могу выразить с достаточной энергией - новым было все, но прежде всего - язык. Хайдеггер был мыслителем, который стремился полностью передать терминами живого разговорного языка внутреннее движение мысли в греческом тексте. Некогда новый хайдеггеровский стиль изложения стал впоследствии известным как немецкий язык Хайдеггера. Но в то время, время истоков, Хайдеггер еще переживал переходный период: как отмечал сам он в рукописном предисловии к манускрипту, он стремился "придерживаться средней линии". Что для Хайдеггера означает: находить "среднюю линию" между близким нам языком понятий метафизики и языком фактичности. Слово "фактичность" (die Faktizitat) уже само по себе сберегает важное свидетельство. Оно взято как явный антоним - слово, противоположное тому, что означало сознание, самосознание и дух в немецком идеализме или трансцендентальное Ego у Гуссерля. В слове "фактичность" сразу же ощущается и непосредственное влияние Кьеркегора, который, начиная со времен первой мировой войны расшатывал современное ему мышление, и косвенное воздействие Вильгельма Дильтея с его постоянным предостерегающим вопросом историзма, адресуемым самим Дильтеем априоризму неокантианской трансцендентальной философии. В этом смысле отнюдь не простой случайностью, а напротив, закономерностью исторических влияний можно объяснить то, что полный текст раннего труда Хайдеггера ныне найден именно при работе над наследием Дильтея.

Путь собственного развития, который проделали Гуссерль и Хайдеггер, как и феноменологическое движение в целом, - путь от "Логических исследований" до сочинения Гуссерля о "Кризисе" и от "Бытия и времени" к позднему Хайдеггеру, к его "Kehre" (радикальному повороту) [2] Имеется в виду более поздняя работа М. Хайдеггера "Техника и крутой поворот" ("Die Technik und die Kehre"), написанная в 1962 году. - явственно обозначился как раз в решающие 20-е годы. Такое развитие фено-менологии было, без сомнения, ускорено вызовом историзма, что и про-изошло прежде всего тогда, когда в развитие феноменологии включился Хайдеггер. Речь шла об обсуждении вопроса: как вообще в рамках стремительного изменения исторического может мыслиться нечто вроде сохраняющейся философской истины? Хайдеггеровский манускрипт с самого начала и определен тем оттенком, который заключен в слове "фактичность". Историчность человеческого существования проявляет себя в нынешности, теперешности (die Jeweilikeit), и перед этим, имеющим место в данное время человеческим существованием постоянно стоит задача вглядеться в себя самого в своей фактичности. Клаус Хельд в своем докладе [3] Проф. Клаус Хельд, известный немецкий исследователь феноменологии, делал на симпозиуме большой юбилейный доклад на тему "Современное состояние философии и хайдеггеровская феноменология настроения". показал, сколь фундаментальной категорией для позднего Хайдеггера является лишенность (der Entzug) - мотив, более или менее знакомый нам из

философии Шеллинга. Здесь - такое самоудержание реальности, которое лишь в существовании и обнаружении делает возможным происходящее (Hervorgehen) и наполняет его смыслом. Собственная суть герменевтики фактичности - как ни странно это звучит - состоит в том, что уже в факте существования должно быть заключено понимание и что само существова-ние является герменевтическим, истолковывающим. Первоначально слово "факт" и "фактичность" были антонимом ко всем verites de raison, истинам разума и обозначали (как и то, что свобода есть факт разума) нечто необъяснимое словами и просто принимаемое без рассуждений. И даже если я думаю о теологическом употреблении языка и его созвучии вере в воскрешение Христа, то прямо обнаруживается, что речь здесь идет о непреодолимой границе для всяких исторических констатации и для объективирования.

Тут я хотел бы несколько разъяснить эту герменевтику фактичности, т.е. второй заголовок лекции 1923 г., показав, что мышление молодого гениального Хайдеггера было уже тогда в пути, который вел его к разрыву с предысторией собственного формирования и обучения и что он умел так поставить общепринятые и радикально новые вопросы, чтобы они близко касались каждого, кто вообще предается рефлективному мышлению.

Но обращение к данной проблеме я хотел бы предварить еще одним замечанием. Здесь, в этот час, для меня особенно важно (что собственно и утвердило меня в решении приехать сюда), что собрались вместе не только представителе философской мысли из мира европейской культуры; среди нас - и партнеры из других культурных миров, которые не принадлежат к греческо-христианской европейской Традиции, но, будучи связанными с нами, причастны и нашему миру. Они несомненно несут с собой собствен-ный исторический, общественный, нравственный и религиозный опыт. Стало быть, они сами постоянно движутся по своему собственному пути, подобно тому, как мы - по нашему, когда исходя из нашей собственной традиции, добиваемся ясного осознания и понятийного определения нашей фактичности. Я хочу сказать, что час пробил. Ибо в обществе, в котором мы сегодня живем, перед лицом его планетарных масштабов и глобальных проблем, надо прекратить думать и разглагольствовать о том, что рамки традиций узки - следует искать всеохватывающего обмена.

Под герменевтикой фактичности, как выражался в то время Хайдеггер, он понимал прояснение (die Erhellung). Он считал, что существование само себя проясняет, становится ясным. Приблизительно так он в соответствующих фрагментах характеризовал и аристотелевское понятие "Phronesis", к чему мы еще вернемся. - Но где начинать и где заканчивать? Только один вопрос, по-видимому, можно задать предварительно, а именно: что здесь означает начало и что - конец? Разве не являются они, в итоге, одним и тем же? Ведь под тем, что здесь именуется началом, понимается, конечно, не начало нашего мира в смысле современной космологии, а мыслится начало наших человеческих вопросов и размышлений о смысле жизни и о нашей истории, о ее начале, ее первых проблемах и глубинных опытах, а также истоки размышлений о тех трудностях, к которым нас все это привело. Ведь мы еще не знаем, как одолеть эти трудности, не знаем, научимся ли выходить из экологических тупиков. Здесь уже столь многое свершилось, что мы готовы свершившееся принять как судьбу - как принимают всякий факт. Вот почему Хайдеггера так интересовал вопрос: что означает это перво-начало и как оно выглядит? О том же он специально размышляет в речи 30-х годов (написана где-то между 1936 и 1938 гг.), опубликованной в недавно вышедшем новом томе его собраний сочинений [4]. В ней Хайдеггер, уже после отказа от прежней политической ангажирован-ности, пытался набросать нечто вроде программы своего нового мышления, программы иного начала. Это, само собой разумеется, было увязано со знаниями о начале: оно не есть нечто отдаленное и только еще грядущее. Тут я позволю себе процитировать самого Хайдеггера: "Начало всегда уже проходит через нас". Я даже сомневаюсь, подходит ли употребленный Хельдом оборот для того, чтобы можно было "положить" некое начало. В этом я, по-видимому, больше платоник, ибо считаю, что Anamnesis, т.е. выхождение, путем воспоминания, из первоначального знания есть та единственная форма, в которой начинается мышление. Вспоминая себя, мышление вспоминает о том, что в длительной истории жизни человечества, его обычаев, страданий и его мышления воплотилось во многих формах языкового выражения: в сказаниях и сагах, песнях и изобразительных формах. И всякое мышление (даже если человек не обучен греческому языку или чему-нибудь другому, получаемому благодаря хорошему гума-нитарному образованию) может обрести прояснение и понятийную ясность исходя из собственной языковой традиции, что мне представляется весьма перспективным. И с этой точки зрения я бы хотел обратиться к грекам, с тем, чтобы показать, как молодой Хайдеггер - на основе герменевтики фактичности, т.е. опыта собственной жизни, а также в процессе узнавания этого опыта в опыте греков - пытался разработать и разрешить радикаль-ные для него вопросы. То было смелое и далеко идущее начинание, и речь здесь идет о мире, принадлежащем всем нам.

Читать дальше