Пол Фейерабенд - Наука в свободном обществе

Аргумент от практики и опирающийся на него взгляд на историю высказаны Альтюссером.

Забавно, что Аристотель, философия которого рассматривается КЗ как «идеология» (с. 298), дает производственное истолкование пространства, земных объектов, континуума и даже знания, в то время как его наследники ввели изолированные сущности: переход от Аристотеля к Ньютону оказывается переходом от научного к ненаучному (в смысле КЗ) истолкованию.

«Наш центральный тезис, — пишут КЗ, — заключается в том, что главным достижением Галилея было то, что он заложил основы физики как науки». Но не науки в смысле КЗ, см. примечание выше.

Краткий набросок этого рассуждения можно найти в ПМ, с. 39, 206, 293 (между прочим, КЗ сочли это рассуждение «вспомогательным»), и в частности в главе о несоизмеримости. КЗ сделали из этой главы какую-то мешанину, поэтому я кратко изложу здесь ее содержание.

Во-первых, эта глава содержит опровержение той эмпиристской идеи, что любые две теории можно сравнить по их содержанию или что между понятиями двух разных теорий всегда можно установить отношение включения, исключения или пересечения. При опровержении этой идеи я использовал эмпиристскую «реконструкцию» теорий, т.е. рассматривал их в определенный момент.развития, не учитывая их происхождения, проблематики и деталей их развития (см. КЗ, с. 323). Я показал, что существуют пары теорий, которые нельзя сравнить по содержанию, хотя они имеют дело с «фактами из одной и той же области». Тем самым я продемонстрировал ограниченность всех критериев, опирающихся на содержание (критерии такого рода использовал даже Лакатос). Я не делал отсюда вывода о том, что «теории» (в этом эмпиристском смысле) несравнимы также в других отношениях, и не считал эмпиристское представление теорий адекватным.

Что касается первого пункта, то я рассматривал разнообразные критерии сравнения, не ссылающиеся на содержание (очерк этих попыток, начиная с 1951 года и до настоящего времени, см. в разделе VI статьи [64]). Эти критерии предназначались для эмпиристских «реконструкций», хотя некоторые из них имеют более широкую сферу применения. В отношении второго пункта я подчеркивал, что теорию «никогда вполне нельзя отделить от ее исторического основания» (ПМ, с. 66), и дал очерк проблематики и принципов построения (развития) для гомеровского универсума (в котором материю трудно выделить) и для досократиков. Я объяснил также способ, которым создавались некоторые теоретические объекты (физические объекты и человеческие: ПМ, с. 248; познание: ПМ, с. 250).

Я пытался также разъяснить одно неопределенное понятие, которое можно встретить у многих историков искусства, а также у некоторых последователей Витгенштейна (у Хэнсона, например), а именно мысль о том, что мы «видим» реальность в терминах наших понятий. Это представление оказывается истинным только в особых случаях, и я пытался более тщательно определить, что это за случаи. Сама цель этих исследований показывает, что я не «сплавлял» (неужели КЗ не могли найти менее безобразный термин для описания этого процесса?) «теорию и опыт» (с. 326). Я настаивал (а) на том, что теории шире, чем опыт (помните, я написал заметку «Наука без эксперимента»? См. примеч. 209 настоящего ответа), и (б) постарался показать, что только в особых обстоятельствах теории формируют опыт по своему образцу (ПМ, с. 236 и далее. — КЗ цитируют длинные выдержки из этой аргументации, но, как обычно, не понимают их). И я никогда не утверждал, будто то, что есть, совпадает с тем, что про него думают («сплавление» теоретического объекта с реальным). «Реализм», как он определен в главе о несоизмеримости, не означает, что реальность тождественна теоретическому объекту, он говорит лишь о том, что реальность следует понимать в теоретических терминах, а не рассматривать ее как «данное». Такова, во всяком случае, моя точка зрения на отношение между реальным объектом, теоретическим объектом и воспринимаемым объектом; см. также конец данного примечания.

Теперь моя точка зрения не всегда является точкой зрения культуры, которую я проверяю. Многие культуры, включая некоторые периоды развития науки, не проводили ясного различия между реальным и теоретическим объектом, а те культуры, которые это делали, проводили это различие чисто вербально, не придавая ему теоретического значения (некоторые варианты кантовской вещи-в-себе). Иногда такое различие проводилось и оставляло следы в теоретическом объекте: человеческое познание и человеческое мышление непригодно для постижения Бога, и здесь помочь могут лишь вера и откровение. Теперь, когда я обсуждаю несоизмеримость, я не только стремлюсь осложнить жизнь критическим рационалистам. Я хотел бы также понять изменения, которые происходят, когда на сцену выходит новое мировоззрение. Эти изменения можно проверить разными способами. Их можно проверить «извне», рассматривая их с точки зрения принятой философии (с точки зрения марксизма в случае с КЗ). Я не отрицаю возможности такой проверки и не хочу сказать, будто невозможно достигнуть успеха в рационализации всякого изменения [КЗ приписывают мне веру в «невозможность рационализации всякого научного изменения» (с. 331)]. Я ограничиваю несоизмеримость особыми типами изменений и уверен, что «внешний подход» может добиться успеха в рационализации даже таких особых случаев (ПМ, с. 232). Но в действительности внешняя проверка меня не особенно интересует. Мне не интересно знать, как конкретное событие выглядит, когда оно проецируется на более позднюю идеологию, мне интересно знать, как оно выглядит «изнутри», т.е. со стороны вовлеченных групп. Могут ли эти группы придать смысл происходящим изменениям, могут ли они наложить на них свои собственные представления о рациональности, или они вынуждены соглашаться с тем, что вовлечены в процесс, на который не могут воздействовать посредством имеющихся форм разума? Этот вопрос встает также и во времена научных революций. Причем вопрос не в том, будет ли выглядеть это всеобщее крушение разумным пять столетий спустя, а в том, в какой мере он может быть сделан разумным в момент совершения и в какой мере можно нарушать требования разума («разум» означает здесь те его формы, которые находятся в распоряжении участников процесса). Очевидно, такой анализ чрезвычайно важен для любого исследователя. Он подготавливает его к восприятию событий, которые в противном случае могут оказаться для него сюрпризом.

Во время проверки некоторой традиции «изнутри» мы должны принять идеи и методы ее сторонников и должны попытаться представить себе мир таким, как он выглядит для них (реконструировать их «феноменальный мир»). Если сторонники традиции не различают реального и теоретического объектов, мы также не должны проводить этого различия, поэтому «симптоматическое чтение» (с. 328), вносящее внешние критерии, недопустимо. Именно поэтому я часто пренебрегаю различием между реальным и теоретическим объектами и иногда я пренебрегаю также различием между восприятием и теоретическим объектом. Не я «сплавляю» то, что разделено, а КЗ объединяют внешний и внутренний подходы и вводят внешние критерии и различия туда, где им нет места.