Игорь Лебедев - 99 признаков женщин, с которыми знакомиться не следует

Всё, круг замкнулся: мы вернулись в животный мир, но уже на новой высоте. А разница-то? Волк тоже считает, что прав он, а не овцы. Если он голоден, то он более прав, чем другие волки. А наш христианин начинает считать себя более правым, чем его единоверцы: он более правильно молится, чем они. Он исповедуется каждую неделю, а они — раз в месяц. У него духовник лучше. У него более «намоленный» храм. Он вообще ездит на службу в древний монастырь, известный своими старцами. Там вообще знаменное пение! У них певчие знают крюковое письмо!!! И он ездит туда на «опеле», а они — на «бэхах» и «мерсах». Значит он более прав, чем оппоненты. Зайдите-ка на любой христианский форум…

И если вам будут говорить, что описанный процесс единичен, что это проявление недостатков (слабостей) отдельных людей — не верьте. Это — единый, отработанный тысячелетиями механизм. Это как раз и есть система, и те самые подвижники благочестия, святые, благодатный огонь, пресуществление на евхаристии — все они существуют вопреки, а не благодаря ей.

То же самое наблюдаем и в международных делах. Русская Церковь Заграницей считает себя «благодатнее» Московской Патриархии, она типа не запятнала себя сотрудничеством с КГБ. Московская Патриархия считает себя «благодатнее» Церкви Греческой, так как эта последняя подписала унию с католиками. Греки считают себя «благодатнее», чем русские, так как у них более правильный древний обряд, да и вообще русская метрополия от них безгодно откололась и самочинно объявила себя патриархией. Иерусалимская Церковь считает себя «благодатнее» Греческой, так как с Иерусалима всё, собственно, и началось (типа, географически они ближе к Христу). Ну и так далее… Какое, к чёрту, единство? И вообще — при чём тут благодать?

«И глазами смотреть будете, но не увидите…» (Мф. 13, 14). И вот, все смотрят на это положение дел, и не видят. Они все загипнотизированы благодатью и ритуалами. Они все прошли через описанный процесс. Они все сначала хотели как лучше, а получилось как всегда.

Но в чём же корень? В том, что обряд и отношение поменялись местами. Ну чего вы там молчите? Если я неправ — скажите мне об этом!

Я не призываю к реформированию, всё это уже было. Я говорю об общецивилизационных изменениях. Я говорю о трансформации человеческой природы, и как она теперь изменяет христианство.

Все мы живём в этом процессе, вот там о начался, там он продолжается, тем-то он закончится. Я хочу, чтобы мы все в этом ориентировались, чтобы понимали, что происходит, только и всего.

Однако продолжим. Любовь к другим оказывается теперь красивой декларацией, она также сведена до уровня обряда. Вы никогда не видели, как непосредственно перед Великим Постом православные просят друг у друга прощения? И уходят потом из храма типа все такие чистые, просветлённые… Но вы не заметили, с какими лицами они целовались. Даже те священники, которые издавна ненавидели друг друга. Скрепя сердце, с тщательно подделанной улыбкой… А я — видел.

Попробую объяснить всё это иначе. Когда-то у большинства из нас возникает желание понять, что такое христианство. Присущее нам некое общее «чутьё истины» говорит о том, что во всём этом что-то такое есть — и дельное, и важное, и серьёзное (присущее нам — то есть мужчинам; у женщин есть только «чутьё хорошего»). Мы приходим в храм и начинаем присматриваться к тому, что там делают: крестятся в определённые моменты службы, кланяются, исповедываются, причащаются… Всё это нужно — объясняют нам — чтобы спасти свою душу, очистив её от всевозможных грехов. Чем лучше исполняешь всё требуемое здесь, в храме, тем лучше загробное существование твоей души. Но мужская интуиция говорит, что во всём этом храмовом благочестии есть что-то не то, что суть — не во всех этих многочисленных ритуальных действиях, да и само желание спастись неуловимо отдаёт чем-то бабским. Эта потребность в утешении, в уверенности, что и после смерти всё будет хорошо, эта успокоенность ритуалами, то есть христианство Великого Инквизитора Достоевского ( http://az.lib.ru/d/dostoewskij_f_m/text_0110.shtml, глава V) — есть не наша мужская вера, но нечто, приспособленное к запросам изначально (духовно) слабых существ. Это не что иное, как «христианство-для-женщин».

Далее, мы находим себе грамотного, очень опытного наставника-духовника, который через много-много лет послушания ему, привьёт нам сознание, что христианство — это высокий духовный опыт, это жизненный подвиг, это неустанный труд по возделыванию и очищению собственной души и развитию духа, по отслеживанию в себе мельчайших проявлений пошлых страстишек, что это — на самом высоком уровне — «умная» молитва, непрестанно совершаемая в нашем сердце. И всё это — во имя преодоления в себе некоей изначальной порочности, всё это также для очищения души и последующего индивидуального спасения. Конечно, всё это очень круто, но опять же — неуловимо отдаёт чем-то трусливо-бабским.

И, наконец, нам говорят, что христианство изначально — это глобальный проект по объединению всех людей в единое конструктивное целое. Это качественная перестройка всех отношений — личных, политических, экономических — с целью объединения всего человечества в единый живой, осмысленный и мыслящий, творческий и чувствующий организм, это преодоление земной ограниченности человеческого рода, это прежде всего умение найти самого себя, своё призвание и суметь соотнести его с задачами этого единого целого, это не только работа над собой, но и постоянный творческий поиск. Христианство — это не свечки в храме, не верба, и не иконки, висящие на приборной доске автомобиля, но нечто большее — модель иной, преобразованной Вселенной, это модель отношений людей друг к другу и к природе в целом, это цель жизни и всего человечества и нас самих. Тут мы чувствуем, что это и есть настоящее, мужское христианство.

Но увы! — выглядит всё это слишком абстрактно. И потому совершенно непонятно, как применить эти красивые словеса к нашей индивидуальной личности — в отличие, скажем, от вполне реальных свечек, просфорок и причастия. Из этой абстрактности, кстати, очень легко скатиться в подростково-протестантсткое отрицание всего исторического христианства вообще.

Ну так вот и нужно заняться этим «сведением» общего, абстрактного, идеального, и своего, конкретного. Только тогда мы и поймём смысл христианства. Только в этом и может заключаться христианство наше, мужское. С другой стороны, цельное христианство может слагаться и как результирующая из мужского и женского его понимания — почему бы и нет? Разумеется, каждый выбирает «в меру своей испорченности». Но ведь воцерковляющимся христианам никто никогда мужского понимания не предлагал. Им предлагали вербочки, просфорочки и святую водичку. Им предлагали христианство, изначально подходящее лишь для женщин.