Роман Романов - Код Майя--MMXII

Казнь Бруно – это уже второй год «эпохи Владыки», а её началом в политической жизни Европы можно считать Нантский эдикт Генриха IV и мир с Испанией (май 1598), завершивший долгий периоду религиозных войн во Франции. С внешней стороны – это такой же успех в установлении однополярности, как и проамериканская позиция бывшего коммуниста Ельцина в 1992 году. Не только Париж стоит мессы, но и Кремль тоже. Однако главное – это сохранение государства, армии и прагматической идеологии под ширмой католического, но веротерпимого режима, инкорпорировавшего и протестантов тоже (как у нас КПРФ). В этом смысле укрепление умеренно протестантского режима в Англии и Шотландии при Якове I, сыне католички Марии Стюарт – похоже на сохранение коммунистического режима в Китае, лояльном однополярному центру геополитики.

Разумеется, как и в либеральной России, формальная католическая лояльность Франции Генриха IV элиту гегемона устраивала лишь, как необходимый этап укрощения строптивых. Вторым шагом стал развод с Маргаритой Валуа и женитьба на Марии Медичи – представительнице княжеско-банкирского рода, тесно связанного с Ватиканом. То есть «гружёной златом ослице» крепость славного короля Анри сдалась без особого сопротивления. Наконец, когда для гарантии образовалось два наследника, Генриха IV убрали на другой день после коронации Марии, 14 мая 1610 года. И уже завершающий штрих – брак Людовика XIII с испанской инфантой Анной Австрийской.

Однако славный король Анри успел подвести будущую мину под эту коварную интригу, когда уговорил папу Римского назначить епископом Армана Жана дю Плесси де Ришельё, 22-летнего крестника двух славных маршалов, будущего духовника королевы Анны, кардинала и первого министра. Католическая «закулиса» не учла неминуемых трений между свекровью и невесткой, чем воспользовался умный интриган. Оказывая услуги то королеве-матери, то королю, то королеве, умелый посредник в решительный момент, в знаменитый «день одураченных» (11.11.1630) полностью переиграл испанскую партию при французском дворе.

Наверняка, если бы кардинал захотел убрать королеву-мать раньше, то смог бы это сделать. Но для него важнее амбиций был внутренний и внешний баланс – сначала нужно было ослабить проанглийскую партию с базой в Ла-Рошели, прежде чем побеждать пар­тию происпанскую. Кроме того, государству требовалось набраться сил и выстроить надё­жную систему управления, а под эгидой Испании и Ватикана это было проще сделать, чем в конфликте с ними. В результате опустошительная Тридцатилетняя война затронула Францию в значительно меньшей степени. Вступление окрепшей Франции в войну против Испании на стороне ослабленных голландцев, шведов и прочих немцев обеспечило ей первенство в послевоенном Вестфальском мире. Таков пример государственной мудрости, более чем необходимый для России, стоящей на пороге геополитического выбора, как и Франция перед Тридцатилетней войной (1619-48).

Война Габсбургов против всего мира началась после очередной смены элитной установки, перехода от однополярной «эпохи Владыки» к творческой и сумбурной «эпохе Мирового Дерева», где большую роль играет родство национальных традиций. Войне предшествовало тайное соглашение 1617 года между испанскими и австрийскими Габс­бургами о снятии взаимных претензий и разделе сфер влияния. Нужно ли специально обращать внимание читателей на кровавые плоды, что аналогичный альянс американской и английской ветвей «фининтерна» принёс несчастной Ливии? Готовность ввергнуть Старый Свет в хаос войн и революций диктуется стремлением дряхлеющего гегемона удержать позиции, как и в самом начале XVII века.

С учётом этой достаточно ясной параллели, чего стоит критика российской власти за очевидные, но вынужденные уступки агрессорам, стремление отвести беду от своего народа? Хотя, разумеется, всё это будет оправданным лишь при условии сохранения баланса и внутри страны, и во внешней политике. Держава, сумевшая выстроить баланс и гармонизировать на этой основе отношения элит внутри и вовне, будет ведущей после завершения острой стадии Великого Кризиса.

Разумеется, не менее важным для будущего Европы и мира, чем политика Ришельё, были научные открытия Галилея, Браге и Кеплера, философские системы Бэкона, Гоббса и Декарта. Их мы ещё обсудим, но сейчас обратим внимание лишь на один факт – Рене Декарт и его труды подвергались преследованию и в католических державах, и в не менее нетерпимых протестантских странах. И только кардинал Ришельё, удерживая баланс в спокойном центре европейского урагана, дал добро на публикацию. И его преемник кардинал Мазарини так же позволит себе позлить иезуитов одобрением «Писем» Паскаля.

В завершении части обзора, посвящённой кардиналу Ришельё, напомним образы и атмосферу времени, воссозданные Дюма в бессмертном романе о мушкетёрах. Разумеется, там много придумано и напутано. Женоподобный фаворит Якова I герцог Бэкингем не мог влюбиться в Анну Австрийскую, хотя у королевы вполне могли быть шашни с «женой короля» по ювелирным делам. Очень правдоподобен образ кардинала, контролирующего каждый шаг, но лояльного к связям такого рода как инструменту баланса. Понятна и склонность Ришелье к смельчакам в духе короля Анри, способных составить славу держа­вы. Кстати, участие молодого Декарта в осаде Ла-Рошели тоже органично вписывается в общий сюжет эпохи, а значит – ждёт своего романиста и интеллектуального читателя.

К изложенной выше политической картине стоит добавить один штрих из сферы экономической геополитики. На нулевые годы XVII века приходится вершина кривой сто­летней инфляции испанской монеты и пирамиды долгов, хотя связанный с этим мировой кризис бушевал уже полстолетия и был главной причиной религиозных войн. То есть и в этом пункте «эпоха Владыки в Орле» строго параллельна с нашей «эпохой Владыки в Восходе», когда завершилась глобальная экспансия доллара США. Финансовый гегемон вынужден перейти к удержанию глобального статус-кво путем разжигания конфликтов и ослабления всех конкурентов.

Такое продолжение параллели несколько удручает, но у нас есть надежда не только на смену образа действия от однополярного диктата (Владыка) к родственным коалициям (М.Дерево), но и второго знака мотивации с прямолинейного прогресса (в Восходе) на гармонизацию отношений (в М.Дереве). В начале XVII века не менялась мотивация под знаком Орла, то есть получение или удержание высокого социального статуса за счёт обладания Знанием. Хотя начался переходный период от прежней системы знаний и мировоззрения к его переходной форме. Поэтому «большая эпоха Орла» разделена на две части – Возрождение и Просвещение.