Филип Честерфилд - Письма к сыну

Ты хорошо сделаешь, если засвидетельствуешь свое почтение мадам Сен-Жермен и месье Пампиньи и скажешь им, как ты польщен их высоким мнением о тебе в тех письмах, которые, как тебе известно, они мне посылали.

Прощай! Умей и впредь заслужить подобные отзывы, и тогда ты не только заслужишь мою искреннюю любовь, но и почувствуешь ее на себе.

XVII

Лондон, 27 марта ст. ст. 1747 г.

Милый мой мальчик,

Наслаждение – это тот риф, об который разбивается большинство молодых людей. Стремясь найти его, они пускаются в море на всех парусах, но у них нет компаса, чтобы направить свой путь, у них недостаточно разума, чтобы вести корабль по какому-нибудь верному курсу. Поэтому путешествие их, вместо того, чтобы доставить им наслаждение, кончается для них мукою и позором. Не думай, что я собираюсь осуждать наслаждение, подобно ворчливому стоику, или, подобно какому-нибудь пастору, призывать от него отречься. Нет, я, напротив, хочу обратить на него твое внимание и рекомендовать его тебе, как истый эпикуреец. Я хочу, чтобы ты испил его сполна, и моя единственная цель – сделать так, чтобы ты в нем не обманулся.

Едва ли не каждый молодой человек превыше всего стремится стать жизнелюбцем; но, чаще всего, юноши принимают это понятие на веру и, вместо того, чтобы сообразоваться со своими собственными вкусами и склонностями, слепо готовы почитать наслаждением то, что этим именем называют люди, с которыми они больше всего общаются. А в обычном смысле слова жизнелюбец – всего-навсего кутила, непробудный пьяница, заправский распутник и отчаянный сквернослов. Коль скоро это может оказаться полезным для тебя, я охотно признаюсь, как бы мне это ни было стыдно, что пороки моей юности проистекали не столько от моих естественных дурных склонностей, сколько от глупого желания быть в представлении окружающих жизнелюбцем. Всю свою жизнь я ненавидел вино, и, однако, мне часто случалось выпивать; порою с отвращением, с неизбежно следовавшим за этим на другой день недомоганием, и все только потому, что я считал, что уменье пить – это необходимое качество для настоящего джентльмена и эпикурейца.

То же можно сказать и о карточной игре. Я не нуждался в деньгах, и, разумеется, мне никогда не случалось садиться за игру ради того, чтобы приобрести их. Но я считал, что игра – это второе необходимое качество жизнелюбца, и поэтому, начав с того, что стал предаваться ей без всякого желания, отказывался ради нее потом от множества настоящих удовольствий и загубил тридцать лучших лет своей жизни.

Я дошел даже одно время до такой нелепости, что научился сквернословить, дабы украсить и дополнить блистательную роль, которую мне хотелось играть, однако я вскоре же оставил это безрассудство, поняв, насколько всякое сквернословие порочно и непристойно.

Так вот, соблазненный модой и слепо предаваясь наслаждениям мнимым, я терял подлинные; я расстроил свое состояние и расшатал здоровье – и этим, должен признаться, я понес заслуженное наказание за свои проступки.

Пусть же все это послужит тебе предостережением – умей выбирать наслаждения сам и никому не позволяй их себе навязывать. Следуй природным своим побуждениям, а отнюдь не моде: положи на одну чашу весов всю ту радость, которую несут тебе наслаждения сегодняшнего часа, а на другую – то, что неизбежно за ними следует, и, руководствуясь здравым смыслом, сделай свой выбор.

Доведись мне начать жизнь сначала и обладай я тем опытом, который у меня сейчас есть, я бы наполнил эту жизнь подлинными, а не воображаемыми наслаждениями. Я бы сполна насладился яствами и вином, но уберег бы себя от страданий, связанных с избытком того и другого.

В двадцать лет я не сделался бы проповедником воздержания и трезвости; и я бы предоставил другим людям поступать, как они хотят, не упрекая их за это и не читая им морали, но я бы твердо решил не вредить собственным способностям и не губить здоровья в угоду тем, кто не хочет беречь свои. Я бы стал играть, чтобы получить удовольствие, но не для того, чтобы испытывать страдания: иными словами, я бы стал играть по маленькой, в смешанном обществе, чтобы развлечься и отдать дань существующему обычаю. Но я бы остерегся играть на такие суммы, которые в случае выигрыша все равно не принесли бы мне ничего хорошего, а в случае проигрыша поставили бы меня перед необходимостью платить долги, а после этого, в чем-то себе отказывать. Не говорю уже о тех ссорах, которые обычно следуют за всякой крупной игрой.

Я стал бы посвящать часть моего времени чтению, а оставшиеся часы проводить в обществе людей умных и образованных, и стараться больше находиться среди тех, кто выше меня. Я бы не пренебрегал и смешанным светским обществом, состоящим из мужчин и женщин. Пусть оно часто грешит легкомыслием, такое общество всегда освежает человека и дает ему отдых, что небесполезно, ибо при этом манеры наши смягчаются и приобретают известный блеск.

Таковы были бы мои удовольствия и развлечения, если бы мне довелось прожить еще раз последние тридцать лет моей жизни; удовольствия эти разумны, и, кроме того, должен тебе сказать, что они-то и есть истинно светские, ибо все прочее отнюдь не свойственно тем, кого я называю светскими людьми, а только тем, кто сами себя так называют. Неужели же хорошему обществу может быть приятно присутствие человека, напившегося до положения риз, или человека, который рвет на себе волосы и богохульствует, потому что проигрался в карты и ему нечем платить свой долг? Или же, наконец, распутника, который лишился половины носа и стал калекой, оттого что предавался низкому и постыдному разврату? Нет, тот, кто всем этим занимается, а, тем более, тот, кто способен еще этим хвастать, не вправе причислять себя к хорошему обществу, а если его и допускают туда порой, то всегда – с большой неохотой. По-настоящему светский человек и подлинный жизнелюбец соблюдает приличия и, уж во всяком случае, не перенимает чужих пороков и не старается пустить людям пыль в глаза; если же, на его несчастье, он сам одержим каким-то пороком, то он старается удовлетворить его с отменной осторожностью и втайне.

Я не упомянул о наслаждениях ума (которые весьма основательны и прочны), ибо они не подходят под категорию того, что принято называть наслаждением; люди, должно быть, считают, что само слово "наслаждение" относится всецело к области чувств. Наслаждение добродетелью, милосердием и знаниями – это подлинное и непреходящее наслаждение, и я надеюсь, что ты познаешь его всерьез и надолго. Прощай.

XVIII

Лондон, 3 апреля ст. ст. 1747г.

Милый мой мальчик,

Если все, что мне сообщили, правда, то я пишу сейчас это письмо настоящему джентльмену, облаченному в пурпуровый кафтан, отделанному золотым галуном, парчовый камзол и прочие подобающие одежды. В силу естественного пристрастия, которое каждый автор питает к своим творениям, мне радостно узнать, что м-р Харт считает последнее мое издание достойным столь изящного переплета, а так как переплет этот красного цвета и он не забыл даже сделать золотые тиснения на корешке, то, надеюсь, он позаботится и о том, чтобы, увидев его, можно было заключить и о содержании. Роскошный переплет привлекает взгляды и возбуждает внимание каждого, и дело только в том, что женщины и иные мужчины, которые мало чем от них отличаются, интересуются больше переплетом, чем самой книгой, тогда как люди умные и ученые тотчас же заглядывают вовнутрь и, если обнаружат, что содержание книги не соответствует внешности, с великим негодованием и презрением ее отбрасывают. Надеюсь, что, когда люди откроют и прочтут это издание моих сочинений, самые строгие судьи обнаружат, что оно написано стройно, последовательно, основательно, живо и умно. М-р Харт может recensere(16) и emendare(17) столько, сколько ему угодно, но он немногого добьется, если сам ты в этом ему не поможешь. Творение окажется несовершенным.