Амит Госвами - Самосознающая вселенная. Как сознание создает материальный мир

Допущение 3: Локальность. Допущение локальности — того, что все взаимодействия между материальными объектами опосредуются локальными сигналами, — имеет решающее значение для материалистического воззрения, согласно которому объекты существуют, по существу, отдельно и независимо друг от друга. Однако если волны распространяются на огромные расстояния, а затем внезапно схлопываются, когда мы производим измерения, то влияние нашего измерения не передается локально. Таким образом, локальность исключается. Это еще один смертельный удар по материальному реализму [14].

Допущения 4 и 5. Материализм и эпифеноменализм. Материализм утверждает, что субъективные ментальные феномены представляют собой всего лишь эпифеномены материи и могут быть полностью сведены к материальному мозгу. Однако согласно принципу дополнительности и идее смешения субъекта и объекта для понимания поведения квантовых объектов нам, по-видимому, необходимо учитывать сознание — нашу способность делать выбор. Более того, кажется абсурдным, что эпифеномен материи может воздействовать на материю: если сознание — это эпифеномен, то как оно может «схлопывать» рассредоточенную волну квантового объекта в локализованную частицу при проведении квантового измерения? [15]

Несмотря на принцип соответствия, новая парадигма физики — квантовая физика — противоречит данным материального реализма. Не существует способа обойти стороной этот вывод. Мы не можем говорить, ссылаясь на принцип соответствия, что классическая физика справедлива для макрообъектов для всех практических целей, и что коль скоро мы живем в макромире, то будем допускать, что квантовая странность ограничена субмикроскопической сферой природы. Напротив, странность преследует нас и на макроуровне. Если мы делим мир на сферы классической и квантовой физики, возникают неразрешимые квантовые парадоксы.

В Индии люди придумали хитроумный способ ловить мартышек с помощью сосуда с орехами. Мартышка засовывает руку в сосуд, захватывая пригоршню орехов. Увы, зажав пищу в кулаке, она уже не может вытащить руку — горлышко сосуда слишком узкое. Ловушка действует потому, что жадность мартышки не дает ей выпустить орехи. Аксиомы материального реализма — материализм, детерминизм, локальность и т.д. — хорошо служили нам в прошлом, когда наши знания были более ограниченными, чем сегодня, но теперь они стали для нас ловушкой. Возможно, нам придется отказаться от орехов определенности, чтобы воспользоваться свободой, лежащей за пределами материальной арены.

Если материальный реализм не может быть адекватной философией для физики, то какая философия способна иметь дело со всеми странностями квантового поведения? Это философия монистического идеализма, которая лежит в основе всех религий мира.

Традиционно, только религии и гуманитарные дисциплины признают ценность человеческой жизни за пределами физического выживания — ценность, обусловленную нашей любовью к прекрасному; нашими творческими способностями в искусстве, музыке и мысли; и нашей духовностью в интуиции единства. Естественные науки, запертые в рамках классической физики и ее философского багажа материального реализма, были соблазнителем скептицизма. Теперь новая физика остро нуждается в новой, освобождающей философии, подходящей для современного уровня наших знаний. Если монистический идеализм подходит для этого, то естественные и гуманитарные науки, наряду с религиями, впервые со времен Декарта, смогут идти рука об руку в поиске всей человеческой истины.

Монистический идеализм представляет собой полную противоположность материального реализма. В этой философии фундаментальное место занимает сознание, а не материя. И мир материи, и мир феноменов ума определяются сознанием. В дополнение к материальной и ментальной сферам (которые вместе образуют имманентную реальность, или мир проявления), идеализм постулирует трансцендентную, архетипическую сферу идей в качестве источника материальных и ментальных феноменов. Важно понимать, что монистический идеализм, как следует из его названия, является унитарной философией; любые деления, как, например, на имманентное и трансцендентное, существуют в сознании. Только сознание представляет собой окончательную реальность.

На Западе самая влиятельная формулировка философии монистического идеализма принадлежит Платону, который в своей работе «Республика» дает знаменитую аллегорию пещеры. Как известно сотням поколений людей, изучавших философию, эта аллегория ясно иллюстрирует фундаментальные концепции идеализма. Платон изображает людей неподвижно сидящими в пещере и смотрящими на стену. Огромная вселенная, находящаяся снаружи, проецируется на стену пещеры в виде театра теней, и мы, люди, наблюдаем эти тени. Мы наблюдаем иллюзии теней, ошибочно принимая их за реальность. Подлинная реальность находится позади нас, в свете и архетипических формах, отбрасывающих тени на стену. В этой аллегории игра теней соответствует нереальным имманентным проявлениям в человеческом опыте архетипических реалий, которые принадлежат к трансцендентному миру. В действительности, единственной реальностью является свет, ибо свет — это все, что мы видим. В монистическом идеализме сознание подобно свету в пещере Платона.

Те же основные идеи неоднократно встречаются в идеалистической литературе многих культур. В литературе индийской веданты для обозначения трансцендентных архетипов используется санскритское слово нама, а слово рупа обозначает их имманентную форму. За пределами намы и рупы сияет свет Брахмана — вселенского сознания, одного без второго, основы всего бытия. «Вся эта вселенная, о которой мы говорим и думаем, — не что иное, как Брахман. Брахман пребывает за пределами майи (иллюзии). Ничего другого не существует».

В буддийской философии сфера материи и сфера понятий называются, соответственно, нирманакайя и самбхогакайя, но за их пределами находится свет единого сознания — дхармакайя, — освещающий их обе. И, на самом деле, существует только дхармакайя. «Нирманакайя — это внешняя видимость тела Будды и его непостижимых дел. Самбхогакайя обладает огромной и безграничной потенциальностью. Дхармакайя Будды свободна от любого восприятия или понятия формы».

Возможно, даосский символ инь-ян более широко известен, чем индийские символы. Светлый ян, считающийся мужским символом, определяет трансцендентную сферу, а темный инь — женский символ — определяет имманентную.