Мишель Турнье - Философская сказка

Они принялись за еду молча, каждый в своих мыслях. Наконец Пьер подвел черту.

— Видишь ли, по сути, мы с тобой на нашу работу смотрим по-разному. Для меня это шестая автострада — и только. А вот ты скорее с седьмой.

* * *

Погода, казалось, установилась навеки. Стоянка "Ландыши" как никогда соответствовала своему названию. Гастон растянулся на земле неподалеку от грузовика и, посасывая травинку, глядел в небо сквозь тонкие ветви осины. Пьер же быстрым шагом углубился в рощицу. Вцепившись пальцами в решетку, он смотрел на луг. Увы! Коровы были на месте, но пастушки нигде не видно. Он подождал, неуверенно потоптался, потом решился помочиться через решетку.

— Ну-ну, не стесняйтесь!

Молодой голосок с легким бургундским акцентом доносился из кустов слева. Пьер поспешно застегнулся.

— Думаете, решетку просто так поставили? Это чтобы грязь с автострады не попадала. Загрязнение окружающей среды — слыхали?

Пьер пытался совместить немного расплывчатый и идеализированный образ, который он носил в своих мыслях уже дней десять, со стоявшей перед ним вполне реальной девушкой. Он представлял ее выше, тоньше и главное — не такой юной. Это была совсем девчонка, да еще деревенская, без малейших следов косметики на усыпанной веснушками мордашке. Пьер тотчас решил, что такой она ему еще больше нравится.

— Вы часто сюда приходите? — только и нашелся он сказать, смутившись донельзя.

— Частенько. Вы, по-моему, тоже. Я знаю вашу машину.

Наступило молчание, полное весенних шорохов и птичьего гомона.

— Так спокойно здесь, совсем рядом с автострадой. "Ландыши"… Почему это место так называется? Здесь ландыши растут?

— Росли, — поправила девушка. — Когда-то здесь был лес. Ага, и ландышей полным-полно по весне. А как автостраду построили — леса не стало. Сожрала его автострада, проглотила, прямо как землетрясение. Ну, и ландышам конец!

Снова наступило молчание. Девушка села на землю, прислонилась плечом к решетке.

— Мы-то два раза в неделю тут проезжаем, — объяснил Пьер. — То есть, конечно, через раз — назад, в Париж. Тогда едем по другой стороне автострады. Сюда уж не попасть, пришлось бы два шоссе пешком перейти. Это опасно и строго запрещено. А вы… у вас, наверное, ферма где-то поблизости?

— Ага, у моих родителей. В Люзиньи. Люзиньи-сюр-Уш. Отсюда с полкилометра будет, даже меньше. А мой брат уехал в город. Он теперь электрик в Боне. Говорит, что не хочет в земле ковыряться. Бог весть, что станется с фермой, когда отец не сможет больше работать.

— Куда денешься — прогресс, — покивал Пьер.

Ветерок тихонько зашелестел в ветвях. Потом донесся гудок грузовика.

— Мне пора, — встрепенулся Пьер. — Будем надеяться, до скорого.

Девушка встала.

— До свидания!

Пьер побежал бегом, но тут же вернулся.

— А зовут-то вас как?

— Маринетта. А вас?

— Пьер.

Очень скоро Гастон отметил, что в мыслях его напарника кое-что изменилось. С чего это он вдруг задумался о женатых людях?

— Знаешь, — сказал он, — я вот иногда думаю: как же у женатых ребят получается? Всю неделю в дороге. Домой приедешь — ничего не хочется, только спать. А уж на машине прокатиться — и думать нечего, ясное дело. Так супружница-то, наверно, скучает без внимания.

Потом, немного помолчав, он спросил:

— А ты ведь был когда-то женат?

— Был когда-то, — признал Гастон без особого энтузиазма.

— Ну?

— А что — ну? Как я с ней, так и она со мной.

— Что ты с ней?

— Что-что! Я ее все время оставлял. Вот и она меня оставила.

— Но ты ведь возвращался.

— А она не вернулась. Ушла к одному парню, лавочнику. Вот это муж так муж — всегда дома сидит!

Гастон задумчиво помолчал и заключил свою речь словами, полными смутной угрозы:

— Вообще-то автострада и женщины, чтоб ты знал, меж собой не уживаются.

* * *

Согласно обычаю, мыть грузовик через раз полагалось бы Гастону. Так заведено у всех напарников-дальнобойщиков. Но почти всегда Пьер по собственной инициативе брал мойку на себя, и Гастон с невозмутимостью философа уступал свою очередь. Определенно, у них были разные представления об эстетике и о гигиене, как для себя, так и для машины, своего орудия труда.

В этот день Гастон с ленцой развалился на сиденье, пока Пьер направлял на кузов оглушительно хлесткую струю воды — в ее шуме почти тонули редкие замечания, которыми напарники обменивались через открытое окно.

— Тебе не кажется, что уже довольно? — спросил Гастон.

— Чего довольно?

— Ты часом не переусердствовал? Тебе здесь что, институт красоты?

Пьер, ничего не ответив, перекрыл воду и достал из ведра мокрую губку.

— Когда мы стали вместе ездить, я сразу заметил, что куколки, талисманы всякие, картинки, вся эта дребедень, что ребята вешают в машинах, тебе не по душе, — продолжал Гастон.

— Верно, — согласился Пьер. — У машины своя красота, это все к ней не идет.

— И какая же, по-твоему, красота у машины?

— Дельная красота, понимаешь, полезная, практичная. Такая же, как автострада. И не надо тут никаких финтифлюшек, которые висят, болтаются неизвестно зачем. Не надо ничего просто для украшения.

— Тебе грех жаловаться: я сразу все снял, даже ту лапочку с голыми ляжками на коньках, что была на решетке радиатора.

— Ее как раз мог бы и оставить, — милостиво разрешил Пьер, снова берясь за шланг.

— Ну-ка, ну-ка, — удивился Гастон. — Месье проявляет человеческие слабости? Не иначе весна действует. Ты бы нарисовал цветочки на кузове.

Пьер плохо слышал из-за шума хлещущей по железу воды.

— Что на кузове?

— Я говорю: нарисовал бы на кузове цветочки. К примеру, ландыши.

Струя воды нацелилась в лицо Гастона, но тот проворно поднял стекло.

В тот же день, во время традиционного привала на стоянке "Ландыши", произошел инцидент, после которого Гастону стало не до шуток — он всерьез встревожился. Пьер, думая, что его напарник спит на койке за сиденьями, открыл прицеп и достал оттуда металлическую лесенку, по которой, в случае надобности, можно забраться на крышу грузовика. С лесенкой в руках он углубился в рощицу. Увы, события порой направляет какой-то злой рок. Все происходящее, должно быть, было хорошо видно откуда-то с шоссе, делающего в этом месте широкий изгиб. Как бы то ни было, двое полицейских на мотоциклах из дорожного патруля появились, как раз когда Пьер, прислонив лесенку к стойке ограды, стал взбираться. Грозный окрик за спиной заставил его спуститься. Тут подоспел Гастон. Последовало бурное объяснение. Один из полицейских разложил на крыле грузовика полное бюрократическое снаряжение и принялся заполнять какие-то бумаги, пока Гастон убирал лесенку на место. Затем полицейские удалились на своих мотоциклах, как два посланца судьбы, а грузовик покатил дальше по направлению к Лиону.