Бонифатий Кедров - Беседы о диалектике

Сын.Ты так горячо сейчас говорил, отец, словно убеждал кого-то в моем лице в справедливости своих слов. Неужели же есть люди, сомневающиеся в этом и даже несогласные с этим?

Отец.Увы, сын мой, имеются, и в достаточном количестве, чтобы с ними спорить. Так, некоторые из них дошли до того, что открыто заявили, будто бы ленинское определение: марксистская философия есть диалектический материализм — является, дескать, узким, и в противовес ему придумали свое собственное как якобы широкое. В это более широкое они включили наряду с диалектическим материализмом в качестве более или менее самостоятельных философских дисциплин еще следующие: исторический материализм; философские вопросы естествознания; историю философии; логику, этику; эстетику; научный атеизм. На долю диалектического материализма приходится, по их мнению, всего одна восьмая часть всей марксистской философии. Но в действительности такое определение отнюдь не. является широким, а напротив, весьма ограниченным и узким, так как оно ограничивает распространение диалектического материализма лишь семью отраслями научного знания. Между тем ленинское определение является наиболее широким, так как оно предусматривает возможность применения и распространения диалектического материализма на любые отрасли знания вообще, например, на математику и кибернетику, на психологию и технические науки и т. д. Надо твердо усвоить, что установленные классиками марксизма основные положения и принципы как краеугольные камни их философского учения не могут и не должны пересматриваться и перетолковываться в угоду личным вкусам и настроениям каких бы то ни было лиц, претендующих на роль «философских новаторов» в марксистской философии. Раз эти основные положения и принципы в свое время были твердо установлены, то есть была доказана их истинность, то с налета они не должны подвергаться зряшному расшатыванию.

Сын.Но тогда, значит, ничего вообще в марксистской философии нельзя пересматривать и все должно в ней оставаться неизменным? Ведь это означало бы стать на позиции метафизики, не так ли?

Отец.Ничего подобного! Любое положение марксизма и его философии может быть пересмотрено, если оно перестало соответствовать новой исторической обстановке или новым данным научного развития. Но необходимость такого пересмотра всегда должна быть открыто и очень серьезно обоснована. Нельзя, недопустимо делать это с налета, просто потому, что захотелось сказать что-то новое, отличное от того, что доказали и утвердили Маркс, Энгельс и Ленин. Скажу тебе, что Ленин на примере немецкого марксиста Франца Меринга показал, как надо, когда это требуется самой действительностью, выступать против устаревших уже воззрений Маркса и уточнять их, приводить в соответствие с новой исторической обстановкой. И Ленин пояснял, что делался такого рода пересмотр всегда с такой определенностью и обстоятельностью, что никто никогда не находил в этом ничего. двусмысленного.

Сын.Попробую во всем этом хорошенько разобраться. Во всяком случае, мне ясно, что нельзя легкомысленно, без серьезного основания ставить под сомнение фундаментальные принципы учения Маркса, Энгельса и Ленина.

Отец.Не только нельзя этого делать, но надо всегда их активно защищать от наших идейных врагов, а также порой и от наших собственных путаников. А теперь давай спать: нам надо набраться побольше сил для завтрашних переходов. Утром продолжим нашу беседу, как говорит русская пословица, утро вечера мудренее.

Отец.Вчера мы остановились на том, что идея развития, а вместе с нею и диалектика проникли во все области природы, во все ее уголки, изгоняя оттуда метафизику с ее учением об абсолютной неизменности природы, кроме одной области, — о ней-то мы сейчас и побеседуем.

Сын.Ты говорил, отец, чтоб это была область простейших из числа известных в то время видов и частиц материи (химических элементов и их атомов) и общих форм существования материи — пространства и времени. Так как наука была недостаточно развита тогда, то в эту область трудно было проникнуть диалектике.

Отец.Совершенно правильно. Наука в XIX веке смогла проникнуть в глубь вещества и дошла до атомов, но дальше атомов пойти она еще не имела сил и средств. Поэтому она временно остановилась на пороге мира атомов. Но так как атомы не были еще разделены, разрушены и разложены, то большинство ученых считало их вообще вечными и неразрушимыми.

Сын.Но разве не было никаких указаний на их сложность и делимость, на то, что атомы и химические элементы, как и все в мире, текут и изменяются и что они способны развиваться?

Отец.Видишь ли, мой мальчик, еще с времен древней философии в головах многих ученых сохранилась идея о том, что мир в конце концов образован из каких- то первичных абсолютно простых форм. Из их сочетаний в конечном счете, как тогда полагали, возникают все тела природы, и на них, как на самые последние частицы мироздания, распадаются все тела природы. Таковы атомы Левкиппа и Демокрита, Эпикура и Лукреция. Но эти первоэлементы мира можно представить себе и в виде какой-то первоматерии. Такой первоматерией для древнегреческого философа Фалеса была вода, и эту идею подхватил 2 тысячи лет спустя Бойль. Но другие древние мыслители принимали несколько таких первоначал: Эмпедокл — четыре (вода, воздух, огонь и земля). Анаксагор — большое множество (геометрий). Но если все мироздание заканчивается на своих первоэлементах и с них же оно начинается, то это значит, что ими оно и исчерпывается. А соответственно этому и все наши знания о мире завершаются знанием этих первоэлементов и исчерпываются им. Поскольку же сами первоэлементы представляют собой согласно таким воззрениям конец проникновения в глубь материи и всех ее тел, то они должны быть очень просты, элементарны и должны иметь небольшое число свойств. Так сложилась вера в исчерпаемость материи и ее элементов и наших знаний о материи и ее элементах.

Сын.Но ведь это метафизика? В сущности, это та же вера в неизменность? Отец, Да, но ее особый вариант. Признается, что все изменяется в мире, текучи все его виды и явления, кроме только тех якобы самых последних и наиболее простейших частиц и элементов материи, из которых будто построен весь мир. Вера в исчерпаемость есть вера в конечность мира, в конечность материи. Согласно такой вере мы, двигаясь в глубь материи, рано или поздно достигнем конца, дальше которого идти будет некуда.