Ульрих Бек - Общество риска. На пути к другому модерну

Это становится еще яснее, если иметь в виду особый покрой, особый образец распределения модернизационных рисков: им свойственна имманентная тенденция к глобализации . Вместе с промышленным производством идет процесс универсализации угроз, вне зависимости от того, где эти угрозы возникают: цепи продуктов питания связывают на земле практически каждого с каждым. Они не признают границ. Содержание кислот в воздухе разрушает не только скульптуры и сокровища искусства, оно уже давно упразднило современные таможенные барьеры. Озера в Канаде тоже содержат кислоту, на северных оконечностях Скандинавии тоже умирают леса.

Эта тенденция к глобализации порождает проблемы, опять-таки не специфические в их всеобщности. Когда все вокруг грозит опасностью, тогда уже как бы не существует никакой опасности. Когда больше нет спасения, можно об этом больше не думать. Экологический фатализм конца света позволяет маятнику частных и политических настроений качаться в любом направлении. Действовать так или иначе надо было еще вчера. Быть может, с распространившимися повсеместно пестицидами можно справиться с помощью насекомых? Или брызг шампанского?

Глобализация содержит в себе образец распределения рисков, не совпадающего с ней самой, распределения, в котором таится значительная взрывная политическая сила. Риски раньше или позже настигают и тех, кто их производит или извлекает из них выгоду. Риски, распространяясь, несут в себе социальный эффект бумеранга : имеющие богатство и власть тоже от них не застрахованы. Скрытые до поры до времени «побочные воздействия» начинают поражать и центры их производства. Агенты модернизации сами основательно и очень конкретно попадают в водоворот опасностей, которые они же породили и из которых извлекали выгоду. Это происходит в самых разных формах.

Обратимся еще раз к сельскому хозяйству. В период с 1951 по 1983 год расход удобрений вырос с 143 до 378 кг на гектар, а расход сельскохозяйственных химикатов с 1975 по 1983 год вырос в ФРГ с 25 тысяч до 35 тысяч тонн. Урожайность тоже повышалась, но не так быстро, как расход удобрений и пестицидов. Урожайность зерновых удвоилась, урожайность картофеля поднялась на 20 %. Непропорционально малое повышение урожайности относительно применения удобрений и химикатов сопровождается непропорционально высоким ростом наносимого природе ущерба, что видят и болезненно ощущают сами крестьяне. Бросающаяся в глаза примета этого опасного развития — значительное сокращение многих видов растений и животных. «Красные списки», фиксирующие в качестве «официальных свидетельств о смерти» угрозу существованию растительного и животного мира, становятся все длиннее.

«Из 680 видов луговых растений в опасности находятся 519. Стремительно сокращается количество обитающих на лугах птиц, таких, как белый аист, кроншнеп или чекан луговой; в Баварии, например, последние популяции этих птиц пытаются спасти с помощью специальных „луговых“ программ… Пострадали животные, которые выводят птенцов на земле, важнейшие звенья пищевых цепей — хищные птицы, совы, стрекозы, а также представители животного мира, питающиеся все реже встречающейся в природе пищей, например большими насекомыми, или же нуждающиеся в течение всего вегетационного периода в цветочном нектаре».

Ранее «незаметные побочные воздействия» превращаются, следовательно, в основные воздействия, которые наносят ущерб даже породившим их производственным центрам. Производство модернизационных рисков сродни траектории бумеранга . Интенсивное сельское хозяйство, поддержанное миллиардными инвестициями, не только драматическим образом повышает в отдаленных городах содержание свинца в материнском молоке и у детей. Разными способами оно подрывает и природный базис самого сельскохозяйственного производства: разрушается плодородный слой почвы, исчезают жизненно необходимые животные и растения, нарастает угроза эрозии почвы.

Этот кругообразный социальный эффект риска можно обобщить: модернизационные опасности раньше или позже приводят к единству преступника и жертвы . В худшем, непредставимом случае — при атомном взрыве — очевидно, что он уничтожает и нападающего. Становится ясно, что земля превратилась в пусковую площадку, не признающую различий между богатыми и бедными, белыми и черными, Югом и Севером, Востоком и Западом. Но эффект проявляется только тогда, когда он возникает, а когда он возникает, то тут же и исчезает, ибо исчезает все вокруг. Эта апокалипсическая угроза не оставляет видимых следов в момент самой угрозы. По-другому обстоит дело с экологическим кризисом. Он подрывает естественные и экономические основы сельского хозяйства и тем самым снабжение населения в целом. Здесь проявляются воздействия, которые наносят урон не только природе, но и кошелькам богачей, здоровью власть имущих. Из сведущих уст раздаются пронзительные апокалипсические предостережения, которые нельзя делить по принципу партийно-политической принадлежности.

Эффект бумеранга, таким образом, проявляется не только в непосредственной угрозе жизни, он дает о себе знать и в сфере денег, собственности, узаконения. Он обрушивается не только на непосредственного виновника. Обладая обобщающим и уравнительным свойством, он вынуждает страдать всех: из-за умирания лесов не только исчезают целые виды птиц, но и снижается экономическая ценность лесных и земельных угодий. Там, где строится или планируется атомная (или работающая на каменном угле) электростанция, падают цены на земельные участки. Городские и промышленные районы, автобаны и основные автомобильные магистрали наносят ущерб ближайшим окрестностям. Даже если еще не доказано, по этой ли причине уже сегодня 7 % федеральных земель настолько обременены (или будут обременены в обозримом будущем), что на них без угрызений совести нельзя заниматься никаким сельскохозяйственным производством, принцип остается неизменным: собственность обесценивается, медленно «экологически отчуждается».

Это воздействие поддается обобщению. Разрушение природы и окружающей среды, нанесение им ущерба, сообщения о содержании ядовитых веществ в продуктах питания и предметах повседневного обихода, грозящие или, тем более, уже произошедшие аварии на химических предприятиях или ядерных реакторах действуют как ползучее или галопирующее обесценение и отчуждение прав собственности. Из-за ничем не сдерживаемого производства модернизационных рисков будет и впредь — последовательно или рывками, иногда в форме катастрофических обострений — проводиться политика необитаемой земли . То, что отвергалось как «коммунистическая опасность», происходит в результате наших собственных действий в другой форме — окольными путями заражения природы. Независимо от местоположения идеологического противостояния на арене рыночной борьбы каждый против каждого проводит политику «выжженной земли» — с решающим, но редко долговременным успехом. То, что заражено или считается зараженным — с точки зрения социальных и экономических ценностей это едва ли существенно, — может принадлежать тому, кому принадлежит, или любому желающему это приобрести. При сохранении правовых норм собственности все это становится бесполезным или не имеющим ценности. Таким образом, в случае с «экологическим отчуждением» мы имеем дело с социальным и экономическим отчуждением при сохраняющемся праве на владение. К продуктам питания это относится в той же мере, как и к воздуху, почве и воде. Это касается всего, что в них живет, но прежде всего тех, кто живет тем , что в них содержится. Разговоры о «квартирных ядах» показывают: все, что составляет нашу цивилизованную повседневность, может быть втянуто в этот процесс.