Карл Поланьи - Великая трансформация: политические и экономические истоки нашего времени

Мы попытаемся выявить факторы, обусловившие конкретные формы этих перемен в ту эпоху, когда они приняли наиболее трагический характер, т. е. около ста лет тому назад. Что представляла собой «сатанинская мельница», перемалывавшая людей в «массы»? Какую роль в этом процессе сыграли новые физические условия? Какую — экономические факторы, действовавшие в новых условиях? Посредством какого механизма была разрушена прежняя ткань общества и предпринята — столь неудачно! — попытка осуществить новую интеграцию человека и природы?

Нигде философия либерализма не терпела столь оглушительного фиаско, как в осмыслении проблемы перемен. Воодушевляемая эмоциональной верой в стихийное развитие, она в своем отношении к переменам отвергла позицию здравого смысла, заменив ее фанатичной готовностью принимать любые социальные последствия экономического прогресса. Азбучные истины политики и искусства управления государством были сначала дискредитированы, а затем прочно забыты. Не нужно долго доказывать, что процесс неуправляемых изменений, темп которых считается чрезмерным, следует, если возможно, притормозить ради блага общества. Но подобные простые истины традиционной политики, нередко лишь отражавшие социально-философские учения, унаследованные еще от древних, были в XIX в. буквально стерты из сознания образованной публики разъедающим воздействием примитивного утилитаризма вместе с некритической верой в «самоисцеляющие свойства» стихийного развития.

Экономический либерализм так ничего и не понял в истории промышленной революции именно потому, что упорно стремился оценивать социальные процессы с экономической точки зрения. Для иллюстрации этого тезиса мы обратимся к предмету, на первый взгляд, довольно далекому от нашей темы, а именно к огораживанию открытых полей и обращению пашни в пастбища в эпоху первых Тюдоров, когда лендлорды обносили изгородями поля, а целые графства подвергались угрозе обезлюдения. Возвращаясь к проблеме бедствий, которые принесли народу огораживания и конверсии, мы преследуем двойную цель: во-первых, продемонстрировать аналогию между опустошениями, вызванными процессом огораживаний, в конечном счете благотворным, и теми несчастьями, которые породила промышленная революция, и во-вторых — в более широком плане прояснить альтернативы, перед которыми оказывается общество, переживающее мучительный процесс неконтролируемых экономических усовершенствований.

Если обращения пашни в пастбище не происходило, огораживания представляли собой очевидный прогресс. Стоимость огороженной земли возрастала вдвое и даже втрое. Там, где землю продолжали обрабатывать, занятость не уменьшалась, а количество продуктов питания заметно увеличивалось. Доходность земли росла, в особенности там, где ее сдавали в аренду.

Но даже конверсия пахотных земель в пастбища для овец, несмотря на связанные с ней разрушение жилищ и сокращение занятости, не всегда приносила данной местности один лишь вред. Домашние промыслы, распространявшиеся со второй половины XV в., через сто лет начали превращаться в характерную черту английской деревни. Производство шерсти в овцеводческих хозяйствах давало работу мелким арендаторам и лишенным собственного надела коттерам, выброшенным из сферы земледелия, а появление новых центров шерстяной промышленности обеспечивало заработком многих ремесленников.

Однако — ив этом вся суть — только в условиях рыночной экономики подобного рода компенсирующий эффект можно считать чем-то само собой разумеющимся. При отсутствии такой экономики эти сверхприбыльные занятия — овцеводство и продажа шерсти — были способны погубить страну. Овцы, «превращавшие песок в золото», могли с таким же успехом превратить золото в песок — как это и произошло в конце концов с ресурсами Испании XVII в., чья истощенная эрозией почва так и не оправилась от последствий чрезмерно распространившегося овцеводства.

В официальном документе, подготовленном в 1607 г. для палаты лордов, проблема изменений была резюмирована в одной энергичной фразе: «Бедняк должен получить то, в чем он нуждается, — жилище, а джентльмена не должно стеснять в том, к чему он стремится, — в усовершенствованиях». Кажется, эта формула принимает как данное сущность чисто экономического прогресса — усовершенствования ценой социальных бедствий. Но в то же время она косвенно указывает на трагическую неизбежность, с которой бедняк цепляется за свою жалкую лачугу, обреченный на это стремлением богача к усовершенствованиям, полезным для общества и выгодным для него лично.

Огораживания весьма удачно называли революцией богатых против бедных. Порой с помощью насилия, а часто посредством давления и устрашения, лорды и знать ломали прежний социальный порядок, попирая старинные законы и обычаи. Они в буквальном смысле грабили бедняков, отнимая их долю в общинной земле, снося дома, которые те, в силу нерушимого дотоле обычая, привыкли считать своей собственностью и наследием своих детей. Прежняя социальная структура безжалостно разрушалась, обезлюдевшие деревни и руины человеческих жилищ свидетельствовали о неистовой ярости, с которой бушевала эта революция, подрывая обороноспособность страны, опустошая ее города, истребляя ее население, обращая в пыль ее истощенную почву, принося неисчислимые муки ее народу, который из добропорядочных землепашцев превращался в толпу воров и попрошаек. Правда, происходило это лишь в отдельных районах, но черные пятна бедствия, расползаясь во все стороны, грозили слиться воедино, охватив всю территорию Англии. [9] Tawney R. И. The Agrarian Problems in the 16 th Century. L., 1912. Король и его Тайный совет, канцлеры и епископы пытались спасти от этого бича благосостояние общества, а в конечном счете — его человеческие и природные основы. Практически беспрерывно, более полутора столетий — начиная, самое позднее, с 1490-х и вплоть до 1640-х гг. — они упорно боролись против обезлюдения. Лорд-протектор Сомерсет погиб от рук контрреволюции, которая после разгрома восстания Роберта Кета, сопровождавшегося истреблением нескольких тысяч крестьян, вырвала из свода парламентских статутов законы об огораживаниях и установила диктатуру лордов-овцеводов. Сомерсет был обвинен, и не без оснований, в том, что своими решительными обличениями огораживаний он всячески поощрял взбунтовавшихся крестьян.

Почти сто лет спустя те же противники сошлись вновь, однако на сей раз в роли огораживателей гораздо чаще выступали не лорды и знать, а купцы и богатые сельские джентльмены. Высокая политика, светская и церковная, оказалась теперь тесно связанной с целенаправленным использованием короной своих прерогатив для противодействия огораживаниям, как и с не менее сознательным использованием ею вопроса об огораживаниях для укрепления собственных позиций в конституционной борьбе против джентри, — той самой борьбе, которая привела на плаху по приговору парламента Стаффорда и Лода. Но правительственный курс был реакционным не только экономически, но и политически, к тому же теперь земли гораздо чаще огораживались под пашню, а не под пастбище. Вскоре социальная политика Тюдоров и ранних Стюартов навсегда исчезла в водовороте гражданской войны.