Карл Поланьи - Великая трансформация: политические и экономические истоки нашего времени

В начале 30-х гг. наступил резкий перелом. Вехами его стали отказ Великобритании от золотого стандарта, пятилетки в России, начало Нового курса, национал-социалистская революция в Германии, банкротство экономической политики Лиги Наций и торжество автаркических империй. Если к моменту окончания Великой войны идеалы XIX в. были господствующими и их влияние преобладало и в следующее десятилетие, то к 1940 г. остатки прежнего миропорядка полностью исчезли, и теперь, за исключением немногих анклавов, нации жили в совершенно новой международной обстановке.

Первопричиной кризиса, на наш взгляд, был устрашающий крах международной экономической системы. Начиная с рубежа веков система эта работала с большими перебоями, Великая война и Версаль разрушили ее окончательно. Вполне очевидным это стало в 20-е гг., когда чуть ли не каждый внутренний кризис в европейских государствах достигал своей кульминации по причинам внешнеэкономического характера. Теперь ученые классифицировали различные государства не по географическим признакам, а по степени их приверженности принципу твердой валюты. Россия изумила мир уничтожением рубля, который превратился в ничто с помощью простого средства — инфляции. Доведенная до отчаяния Германия повторила этот безумный подвиг, чтобы доказать порочность Версальской системы; последовавшая за ним экспроприация класса рантье заложила основы нацистской революции. Авторитет Женевы основывался на том, что она с успехом помогла Австрии и Венгрии восстановить свои валюты, а Вена превратилась в Мекку для либеральных экономистов благодаря блестяще проведенной операции на австрийской кроне, которую пациентка, к несчастью, так и не пережила. В Болгарии, Греции, Финляндии, Латвии, Литве, Эстонии, Польше и Румынии восстановление национальных валют предоставило контрреволюции возможность претендовать на власть. В Бельгии, Франции и Англии левые были изгнаны из кабинетов во имя принципов разумной финансовой политики. Почти непрерывная цепь валютных кризисов связала нищие Балканы с процветающей Америкой; соединительным звеном послужили здесь эластичные нити международной кредитной системы, которая передавала напряжение кое-как восстановленных валют сначала из Восточной Европы в Западную, а затем из Западной Европы в США. В конце концов сами Соединенные Штаты стали жертвой поспешной стабилизации европейских валют — наступил финальный этап всеобщего краха.

Вначале удар поразил отдельные страны. Некоторые валюты, например, русская, германская, австрийская и венгерская, исчезли буквально за год. Помимо беспрецедентной скорости изменения стоимости валют, отметим еще одно обстоятельство: изменение это произошло в условиях полностью монетаризированной экономики. В человеческом обществе начался межклеточный процесс, последствия которого стали совершенной новостью. Как в национальном, так и в международном плане падение валют означало распад системы. Государства оказались отделенными от своих соседей глубокой пропастью, и в то же время на различные слои населения кризис действовал по-разному, нередко — прямо противоположным образом. Интеллигенция в буквальном смысле обнищала, финансовые акулы нажили омерзительно громадные состояния. Возник новый фактор, обладавший огромной интегрирующей и одновременно дезинтегрирующей силой.

Еще одной новостью стало «бегство капитала». Ни в 1848, ни в 1866, ни даже в 1871 г. подобный феномен не наблюдался, но его важная роль в падении либеральных правительств во Франции в 1925 г., а затем и в 1938 г., как и в росте фашистского движения в Германии в 1930-е гг., была очевидной.

Валюта превратилась в центральную ось государственной политики. В условиях современной денежной экономики каждый человек неизбежно и каждодневно испытывал на себе перемены в стоимости финансовой меры вещей; массы стали болезненно-чувствительными к колебаниям курса; люди заранее учитывали пагубное влияние инфляции на свои реальные доходы; казалось, все и всюду видят в твердой валюте высшую потребность человеческого общества. Но подобное убеждение было неотделимо от признания того обстоятельства, что устойчивость валютного фундамента может зависеть от политических факторов, действующих за пределами границ данного государства. Так социальные потрясения, подорвавшие веру во внутреннюю сущностную стабильность денежных средств обмена, разрушили также и наивное представление о возможности финансового суверенитета в мире взаимозависимых национальных экономик. Отныне связанные с валютой внутренние кризисы порождали, как правило, и серьезные внешние проблемы.

Вера в золотой стандарт была верой эпохи. У одних она была наивной, у других — критической, у третьих — неким дьявольским исповеданием, предполагавшим принятие соответствующего символа «по плоти» и отвержение его «в духе». Но сама вера была одинаковой у всех: банкноты имеют стоимость, поскольку они представляют золото. Обладает ли само золото ценностью потому, что воплощает в себе труд, как утверждали социалисты, или потому, что является полезным и редким металлом, как гласила ортодоксальная доктрина, в данном случае значения не имело. Битва между небом и адом велась не из-за денег, и, таким образом, капиталисты и социалисты как бы вследствие чуда оказывались союзниками. Там же, где Рикардо и Маркс были заодно, XIX в. уже не ведал сомнений. Бисмарк и Лассаль, Джон Стюарт Милль и Генри Джордж, Филип Сноуден и Кальвин Кулидж, Мизес и Троцкий в равной степени разделяли эту веру. Карл Маркс приложил немало усилий, чтобы доказать, что утопические трудовые квитанции Прудона (которыми предполагалось заменить деньги) есть плод самообмана, а весь его «Капитал» исходит из товарной теории денег в ее рикардианском варианте. Русский большевик Сокольников стал первым государственным деятелем послевоенной Европы, которому удалось восстановить стоимость валюты своей страны в золотом эквиваленте; немецкий социал-демократ Гильфердинг компрометировал собственную партию упорной защитой принципа твердой валюты; австрийский социал-демократ Отто Бауэр поддерживал монетарные принципы, которые лежали в основе возрождения кроны, предпринятого его главным оппонентом Зайпелем; английский социалист Филип Сноуден выступал против лейбористов, полагая, что в их руках фунт не может быть в безопасности; а дуче приказал вырезать на камне стоимость лиры в золотом выражении и поклялся умереть ради ее защиты. Отыскать какие-либо расхождения в высказываниях по этому вопросу Гувера и Ленина, Черчилля и Муссолини было бы нелегко. В самом деле, непреложная необходимость золотого стандарта для функционирования тогдашней международной экономической системы была единственным принципом, который разделяли представители всех наций и классов, всех вероисповеданий и социальных философий. Золотой стандарт стал той незримой реальностью, в которой могла искать опору воля к жизни, когда человечество взялось за трудную задачу восстановления распадающихся основ своего бытия.