Карл Поланьи - Великая трансформация: политические и экономические истоки нашего времени

Теперь нам должно быть ясно, что система обеспечения мира опиралась на экономическую систему. Однако оба эти явления были весьма несходными по своей природе. Только в самом широком смысле можно было говорить о политической системе сохранения мира, ибо Европейский концерт являлся по существу не системой мира как такового, но лишь системой независимых государств, суверенитет которых гарантировался через механизм войны. Об организации же мировой экономики можно утверждать прямо противоположное. Если мы не станем некритически следовать обычному словоупотреблению, ограничивая смысл термина «организация» совокупностью органов, руководимых из общего центра и действующих через собственных функционеров, то нам придется признать, что не существует ничего более ясного, чем те повсеместно принятые принципы, на которых основывалась эта организация, и ничего более конкретного, чем ее реальные элементы. Бюджеты и вооружения, внешняя торговля и поставки сырья, национальная независимость и суверенитет стали теперь функцией валюты и кредита. К последней четверти XIX в. мировые товарные цены превратились в важнейшую жизненную реальность крестьян континентальной Европы, деловые люди всего мира внимательно следили за малейшими колебаниями на лондонском финансовом рынке, правительства строили свои планы с учетом положения на мировых рынках капитала. Только безумец мог бы теперь усомниться в том, что основой материального существования человечества является международная экономическая система. Чтобы функционировать, система эта нуждалась в мире, и потому система равновесия сил была поставлена ей на службу. Уберите экономическую систему — и мирный интерес исчезнет из сферы политики. Помимо нее не было достаточной причины для возникновения подобного интереса, как не было другой возможности реализовать его, поскольку он существовал. Успехи Европейского концерта объяснялись нуждами новой международной организации экономики, и с крахом этой организации сам Европейский концерт должен был потерпеть фиаско.

Золотая пора Европейского концерта пришлась на эпоху Бисмарка (1861–1890). В первое двадцатилетие после превращения Германии в великую державу именно эта страна извлекала наибольшую выгоду из мира. В число ведущих государств Европы она пробилась за счет Австрии и Франции, и потому в ее интересах было сохранять статус-кво, предотвращая войну, — войну, которая могла быть только войной реванша против Германии. Бисмарк целенаправленно культивировал представление о мире как общем интересе великих держав, уклоняясь от таких действий и обязательств, которые могли бы лишить Германию положения державы — гаранта мира. Он всячески противился экспансионистским амбициям на Балканах и за пределами Европы; он последовательно применял против Австрии и даже против Франции оружие свободной торговли; используя систему равновесия сил, он расстраивал балканские притязания России и Австрии и таким образом поддерживал согласие с потенциальными союзниками и избегал ситуаций, способных вовлечь Германию в войну. Коварный агрессор в 1866–1870 гг., в 1878 г. он превратился в «честного брокера» и сурового обличителя колониальных авантюр. Чтобы служить национальным интересам Германии, он сознательно принял на себя ведущую роль в том процессе, который представлялся ему мирной тенденцией эпохи.

Но к концу семидесятых период свободной торговли, оказавшийся на поверку лишь кратким эпизодом (1846–1879), уже завершился; фактическое принятие Германией золотого стандарта ознаменовало собой начало эры протекционизма и колониальной экспансии. [8] Eulenburg F. Aussenhandel und Aussenhandelpolitik // Grundriss der Sozialoconomik. Abt. VIII. 1929. S. 209. Теперь Германия пыталась укрепить свои позиции прочным союзом с Австро-Венгрией и Италией, и уже вскоре Бисмарк утратил контроль над политикой рейха. Отныне Англия стала главным носителем мирного интереса в Европе, которая по-прежнему оставалась конгломератом независимых суверенных государств, подчиненных, следовательно, механизму системы равновесия сил. В 90-е гг. финансовая олигархия достигла вершины своего могущества и мир казался гарантированным как никогда надежно. Британские и французские интересы сталкивались в Африке, русские и британцы соперничали в Азии, Европейский концерт, хотя и не без сбоев, все еще функционировал, и, несмотря на существование Тройственного Союза, в Европе имелось более двух великих держав, ревниво следивших друг за другом. Но продолжалось это недолго. В 1904 г. Великобритания заключила всеобъемлющее соглашение с Францией по поводу Марокко и Египта, два года спустя она пошла на компромисс с Россией в Персии — и контрсоюз был создан. Европейский концерт, эту рыхлую федерацию независимых государств, сменили две враждебные группировки, и системе равновесия сил пришел конец: теперь, когда в Европе не было ничего, кроме двух конкурирующих враждебных блоков, механизм этой системы перестал действовать. Третьей группы, способной объединиться с одним из них, чтобы сорвать попытку другого увеличить свое могущество, уже не существовало. Примерно в это же время обнаружились острые симптомы кризиса прежней организации мировой экономики — колониальное соперничество и борьба за заморские рынки. Финансовая олигархия стремительно утрачивала способность предотвращать распространение войн. Еще семь лет мир удавалось кое-как сохранять, но теперь это был лишь вопрос времени — когда именно крах экономической системы XIX в. повлечет за собой завершение эпохи Столетнего мира.

В свете данного факта огромное значение для историка приобретает истинная природа той, в высшей степени сложной и искусственной экономической системы, которая и обеспечивала мир.

Крах международного золотого стандарта стал незримым передаточным звеном между распадом мировой экономики, начавшимся на рубеже веков, и радикальным преобразованием всей нашей цивилизации в 1930-х гг. Не осознав величайшую важность данного обстоятельства, мы не сможем правильно понять ни механизм того процесса, который с бешеной скоростью толкал Европу к ее судьбе, ни причины того поразительного факта, что формы и содержание нашей цивилизации имели столь шаткий фундамент.

Истинная природа того миропорядка, при котором мы жили, была осознана лишь тогда, когда сам он потерпел крах. Едва ли кто-либо вообще представлял себе политическую функцию международной денежной системы, и потому ужасающая скорость трансформации стала для всех полной неожиданностью. Но именно золотой стандарт оставался тогда единственной опорой традиционной мировой экономики, и когда он рухнул, следствия должны были наступить мгновенно. Для либеральных экономистов золотой стандарт был чисто экономическим инструментом, они отказывались даже видеть в нем элемент социального механизма. А потому именно демократические страны последними осознали истинную суть катастрофы и медленнее всех реагировали на ее результаты. Даже после того как они сами стали жертвой катаклизма, их лидеры не могли уразуметь, что крах международной системы обусловлен долгим процессом внутреннего развития наиболее передовых стран, который и сделал эту систему анахронизмом, иначе говоря, они по-прежнему не замечали банкротства самой рыночной экономики.