Михаил Петров - Судьба философа в интерьере эпохи.

Когда мы, вооружившись принципом содержательного формализма, берется ли он как мертвое тождество-совпадение или как диалектическое живое единство противоположностей, идем в анализ инокультурных знаковых систем хранения и трансляции социально необходимого знания, мы априорно накладываем на них требование соблюдения принципа тождества формы и содержания, подчинения этому принципу, что в лингвистических исследованиях выливается в искусственное создание фиксированных по речи текстов (запись и суждения по составу записанного, хотя сами записанные ничего не записывают и не могут опираться на записи), а в историко-философских исследованиях ведет к отбрасыванию самой системы целостности (Сц, рис. 3.1) как детали странной и непонятной, к насильственному выделению всего, что хотя и не опирается на априоризм языка системы, то хоть отдаленно напоминает всеобще-априорный формализм совмещенного (форма + содержание, "двучленная формула" по Уорфу) европейского типа. Поиск идет по "косвенной" формуле Аникеева: "В Упанишадах отсутствует обсуждение чисто логических проблем, но косвенно можно установить, что мыслителям того времени были известны такие логические приемы, как аналогия, целенаправленный эксперимент, разложение явления на противоположные элементы и др." (25, с. 78). Словом, это все та же запись и суждение по записи - приписывание инокультурным явлениям тех функций, которыми они обладают в нашей культуре, а в своей не обладают.

Такая "косвенность" подхода по искусственно создаваемым формально-содержательным мосткам типа записи или "анализа" с опорой на наши формализмы представляется нам не столько исследующей, сколько скрывающей реальную проблему. В полевых исследованиях этого не происходит. Например, исследователи опрашивают непальских школяров и на основании их ответов приходят к выводу: 1) явления природы существуют не сами по себе, а вызываются личной, разумной, во всяком случае, одушевленной причиной, ее волей или поступком, каждое явление "прописано" по вполне определенной причине, относится к сфере ее ведения; 2) контроль над явлениями природы располагается в сфере общения (не взаимодействия) с одушевленными и способными к пониманию человека причинами, опосредован ими как решающей инстанцией, лишь ограниченно контролируемой человеком; 3) вся сумма знаний и навыков либо "всегда была" и передается от поколения к поколению "старыми людьми", либо же, если требуется указать конечный источник, распределена по тем же личным разумным причинам, которые передают созданные ими искусства людям; 4) все личные причины, ответственные за явления природы и за транслируемую от поколения к поколению сумму знаний, объединены кровно-родственной связью в целостную систему личных имен-богов (26, pp. 650-652),

В рамках этого треугольника: человек-природа-бог, мы видим возможность операций мысли без опоры на формализм языка-системы. Это прежде всего прямое (молитва) или опосредованное авторитетом "старых людей" обращение к абсолюту - к имени или тексту бога. Примеров таких "фигур мысли" сколько угодно, особенно много их в поэмах Гомера, где герои часто попадают в альтернативные ситуации и снимают неопределенность, решают проблемы с помощью обращения к богам. Телемах, например, жалуется Феоклимену на женихов, прикидывает их шансы на царство, то есть создает многовариантную ситуацию; дальше все происходит по типичнейшей фигуре - уникальное событие, ссылка на Олимп, вывод:

...в это мгновение справа поднялся огромный Сокол, посол Аполлонов, с пронзительным криком; в когтях он Дикого голубя мчал и ощипывал; перья упали Между Лаэртовым внуком и судном его быстроходным. Феоклимен, то увидя, отвел от других Телемаха, За руку взял, и по имени назвал, и шепотом молвил: "Знай, Телемах, не без воли Зевеса поднялся тот сокол Справа; я вещую птицу, его рассмотрев, угадал в нем. Царственней вашего царского рода не может в Итаке Быть никакой; навсегда вам владычество там сохранится.

Одиссея, XIII, 526-534

Можно ли считать такого рода фигуры мысли, а они типизированы ничуть не меньше, чем трехчленные или пятичленные онтологические "силлогизмы" индусов или правила использования имен моистов, логикой? Вопрос, конечно, конвенциональный, производный от понимания связи логики с языком. Если опора на универсальный грамматический формализм языка-системы рассматривается как существенный признак универсализма логики, то эти фигуры мысли к ней отношения не имеют; если же логика прописана не по грамматике, а по любым основаниям, способным типизировать фигуры мысли, то к логике относятся не только данные фигуры, но и многое другое, вплоть до обрядов посвящения и заклинаний. Мы придерживаемся того мнения, что логика связана с формализмом языка-системы, что опирающиеся на лингвистический формализм фигуры мысли - явление историческое, связанное с отождествлением формы и содержания, что они продукт опредмечивания грамматики, превращения ее правил в категории - связи целостности, что, наконец, все это произошло как результат крушения профессионализма и появления нового, универсального типа культуры. Более того, сама философия как конкретно-историческое явление возникает, по нашему мнению, в попытках опредметить язык-систему, нагрузить ее теми функциями целостности и упорядочения, которые выполняло раньше семейство олимпийских богов-профессионалов, то есть история языка и история философии входят в значительно более тесное, чем простой исторический симбиоз, отношение: собственно философия начинается со стремления увидеть в остановленной и зафиксированной письменностью речи носителя универсального порядка и организации.

5. ОПРЕДМЕЧИВЛНИЕ ЯЗЫКА-СИСТЕМЫ

В статье о научно-технической революции показаны социальные предпосылки перехода от профессионально-личного (миф) к универсально-личному (античная философия, христианство) способу кодирования социальнонеобходимого знания. Здесь достаточно будет напомнить, что основным препятствием традиционному движению в профессионализм был в бассейне Эгейского моря корабль; и на палубе корабля, и в структуре социальности гомеровского периода широкое развитие получили двусубъектные технологии с четким водоразделом между программирующим словом и подчиненным слову делом, что трансляционный по генезису механизм социализации навыка в знаке, в социальном "коде наследственности", получил новую, "кибернетическую" нагрузку: регулятор-исполнитель в духе замещенных стимулов и реакций Блумфилда, что, наконец, как сама локализация между словом и делом водораздела, раскалывающего деятельность на программно-знаковую и исполнительную составляющие, так и растущий универсализм регуляторов, превращающих профессиональные навыки в личные, толкали к слиянию профессиональных кодов, как они представлены именами богов, в универсальный код программирования любой деятельности, то есть к замыканию общения в его программирующей части на поведение, что неизбежно нацеливало на опредмечивание правил грамматики как универсальных и априорных форм словоупотребления в рамках тождества слова и дела, мысли и бытия.