Юлиус Эвола - «Рабочий» в творчестве Эрнста Юнгера

Юнгер считает, что на конструктивной стадии нет ни малейшего смысла в обращении к прежним добуржуазным традициям, связанным, например, с монархией. «Существуют столь тонкие связи, которые, оборвавшись однажды, уже не могут быть восстановлены». Он повторяет, что «овладеть положением смогут только силы, прошедшие через зону уничтожения и, тем самым, обретшие новое узаконение». Рабочее государство или рабочая демократия (которая, не будем забывать, имеет подвижный переходный характер, завершает один период и является началом нового) может иметь отдельные черты, схожие с теми, которые были свойственны государствам, существовавшим до революции третьего сословия, но оно будет отличаться от них своей способностью контролировать все силы, высвободившиеся в результате этой революции.

На данный момент фактическое положение таково, что, с одной стороны, во многих центрах наметились потенциальные тенденции к господству, но, с другой, говорить сегодня об истинном господстве более бессмысленно, чем когда-либо прежде. Можно последовать за Юнгером, когда он, желая отделить реальность от иллюзий, указывает на конкретные результаты, к которым незаметно приводит эпоха «свободы» и социальных завоеваний. Фактический социализм, который не следует смешивать с социализмом идеологическим, исповедующим интернационально-пролетарскую программу, проводит такую работу по разлагающей мобилизации, «о которой не могла мечтать ни одна диктатура»; а его исключительная эффективность вызвана тем, что она пользуется общим доверием и неизменно взывает к буржуазному пониманию свободы.

Юнгер описывает общее направление следующим образом. Отдельный человек есть атом, определенный прямыми влияниями. Все органические общественные сословия, частью которых он некогда был, окончательно исчезли; существующие связи имеют характер чисто внешних и договорных союзов, возникших, как грибы после дождя, после распада старого сословного деления. Многообразие партий — чистая видимость. Как человеческий материал, так и все партии по сути однородны, и столь же един результат, к которому ведет партийная борьба. Всякая видимость разнообразия служит исключительно целям создания у человека иллюзии возможного изменения перспектив и свободы выбора. В действительности же нет ни одной альтернативы, которая предлагала бы подлинные решения, ибо все они являются орудиями той же системы. Обратной стороной разнообразных мораториев, субсидий, пособий и финансовой поддержки, различных мер социальной защиты и социального обеспечения являются столь же многочисленные формы контроля и уравниловки. Публичное образование — схематизировано. Школы и университеты штампуют человеческий материал, достигший никогда ранее не виданного однообразия. Печать и СМИ, спорт и техника доводят это однообразие до совершенства. Да, есть критика, но и для нее характерна лишь простая разноголосица отдельных мнений, а не принципиальное различие позиций. Нет ни одного революционного требования, способного хотя бы в малейшей степени повлиять на ход развития науки и техники; никто не готов отказаться от использования хотя бы одного винтика, хотя бы одного механизма. Независимость по отношению к знанию, подобную той, которой обладали восточные властители, при необходимости утверждавшие свою власть кострами из книг, сегодня кажется немыслимой. Если бы социалисту из 1900 года довелось оказаться сегодня в странах «победившего социализма», он с изумлением констатировал бы, что основной заботой социалистического государства является не заработная плата, а производственные показатели, что за отказ от работы могут приговорить к расстрелу, как часового, покинувшего свой пост, что продовольственный рацион населения на протяжении долгих лет ограничен, как у жителей осажденного города. Эти и подобные вещи, которые еще в 1914 году показались бы чистой утопией, стали привычными для наших современников. В некоторых странах идеологический социализм, действующий где с крайней жестокостью, где чуть мягче, но по сути всегда одинаково, сбрасывает старую кожу, поскольку по мере исчезновения прежнего препятствия, то есть общества, разделенного на сословия, касты и классы, позиции, оставленные противником, захватывают их победители; социализм перестает быть адвокатом угнетенных и эксплуатируемых, но сам включается в государство и становится властью, сохраняя изначальные социальные идеи лишь в качестве простой маскировки.

Картину, нарисованную Юнгером на основе его наблюдений за ситуацией, обрисовавшейся еще в годы написания «Рабочего», можно бы дополнить множеством новых фактов, ставших общеизвестными в последнее время. Сегодня принято демонстративно подчеркивать противостояние между так называемым «свободным миром», где номинально еще остаются в силе режимы, рожденные буржуазным понятием свободы, и миром, контролируемым коммунизмом. Но это противостояние существует скорее на уровне идеологических фантазий, нежели в практической действительности. Кто-то удачно заметил, что на Западе победил «социализм без социалистов»; фактическая социализация и униформизация, система обязательств, которые не ощущаются таковыми лишь благодаря их восприятию как чего-то вполне естественного в общей атмосфере конформизма, в «свободных странах» отражают тот же процесс, который в «не свободных» странах имеет грубый и принудительный характер. Если не обращать внимания на идеологические надстройки, надо думать, со временем это сходство будет только усиливаться.

У Юнгера зрелище, которое представляет собой современный мир, сложившийся после краха старого, традиционного строя под влиянием уравнительских принципов XIX века, вызывает образ вспаханного поля, которое ждет только того, когда в него бросят семя. Все, прежде сопротивлявшееся, незримо готовило почву для нового типа государства. Речь идет пока о простом переходе от пассивной, то есть «социальной», стадии к активной стадии рабочего государства. Здесь все будет зависеть от прихода нового активного типа в духовно опустошенное пространство, лишенное истинного принципа порядка. Только он способен придать всем социальным обязательствам новый смысл и иное реальное узаконение. Для типа даже такие ситуации, как война, безработица, зарождающийся автоматизм, которые накладывают на отдельного человека как индивида печать бессмысленности, представляют собой источники силы, усиливающие мощь его действий. Тип сумеет истолковать ту тоску, которая, несмотря ни на что, по-прежнему живет «в грезах космополитов и в учении о сверхчеловеке, в вере в волшебные добродетели экономики и в смерти, навстречу которой устремляется солдат на поле сражения», как тоску по «единству господства, которое, ощущая ответственность перед высшими силами, владеет мечом власти и справедливости как единственным гарантом, обеспечивающим мир хижинам, роскошь дворцам и сплоченность народам». Очевидно, что решающим моментом здесь является легитимность принципа, на который должна опираться система виртуальных уз, свойственных пассивной, социальной стадии при переходе в активную стадию. В этом отношении особое значение обретает предостережение, заключенное в следующих словах Юнгера: «Подобно тому, как мы не можем принять подарка от мошенника, не сделавшись его сообщниками, мы не можем признать и законность порядка, устанавливаемого силами особого рода».