Гилберт Райл - Понятие сознания

Если ребенок перевирает слова и сбивается, декламируя поэму, то мы не скажем, что он продекламировал поэму. Точно так же неправильное цитирование вообще не является цитированием. Если нам скажут, что кто-то разобрал или составил слово по буквам, мы не спросим: «А правильно ли он это сделал?» — поскольку ошибочное составление и разбор по буквам вообще не являлись бы таковыми. Хотя, разумеется, существуют случаи употребления этих глаголов, при которых они значат то же самое, что выражения «пытаться разобрать по буквам», «пытаться составить». В этих случаях их можно уверенно дополнить словом «безуспешно».

Глагол «вспомнить», за исключением случаев, когда имеется в виду «пытаться вспомнить», в том же самом смысле является глаголом «достижения». «Безуспешно вспомнить» и «вспомнить неправильно» суть логически незаконные фразы. Но это не значит, что мы обладаем некой привилегированной способностью, которая ведет прямо к цели, не требуя от нас никакой осмотрительности. Это означает лишь, что если мы, например, представляем себе какие-то происшествия иначе, чем, как мы знаем, они происходили на самом деле, то в этом случае мы ничего не вспомнили — точно так же как ничего не процитировали, если приписали оратору слова, которые, как мы знаем, он не произносил. Припоминание — это нечто такое, что иногда требует значительных усилий, и его нам часто до конца не удается достичь, а еще чаще мы просто не знаем, удалось ли нам завершить его успешно. Поэтому мы можем заявить, что вспомнили нечто, а позже бываем вынуждены взять это заявление обратно. Но хотя глагол «вспомнить» относится к глаголам «достижения», это не глагол открытия, решения или доказательства. Скорее, подобно «декламированию», «цитированию», «изображению» и «подражанию», он обозначает действие демонстрации или, по крайней мере, примыкает к ряду подобных глаголов. Обладать хорошей памятью еще не значит быть хорошим исследователем, это лишь обладание способностью воспроизводить. Это нарративное умение, если допустимо словом «нарратив» охватывать как словесные, так и несловесные репрезентации. Вот почему мы описываем воспоминания как сравнительно правдоподобные, живые или точные, а не как оригинальные, блестящие или остроумные. И мы не назовем человека «умным» или «наблюдательным» только потому, что у него хорошая память. Собиратель подробностей — это еще не детектив.

До сих пор я не сказал почти ничего позитивного о Разуме, Интеллекте или о Понимании (Understanding), о мышлении, суждении, умозаключении или понятии. В самом деле, то немногое, что я говорил на этот счет, в основном имело негативный характер, поскольку я настойчиво высказывался против того общепринятого взгляда, что употребление таких эпитетов, как «целенаправленный», «искусный», «точный», «честолюбивый» и «произвольный», предполагает в качестве каузальной предпосылки наличие интеллектуальных операций, или операций теоретизирования. Вероятно, в результате этого могло создаться впечатление, что, поскольку операции планирования и теоретизирования сами могут быть охарактеризованы как намеренные, искусные, точные, честолюбивые, произвольные и так далее, то я считаю интеллектуальную деятельность не более специфическим родом занятий, чем вязание узлов, воспроизведение мелодий или игра в прятки.

Подобная демократизация функций старинной и отборной части нашего понятийного аппарата покажется тем более шокирующей, если учесть, что существует широко распространенный обычай употреблять слова «сознание» и «ментальный» в качестве синонимов терминов «интеллект» и «интеллектуальный». Вполне характерным будет следующий вопрос в адрес экзаменатора: «Каковы интеллектуальные способности (mind) сдающего экзамен?» — при том, что нас интересует только то, насколько хорошо он справляется с академическими заданиями определенного рода. Для задающего этот вопрос покажется странным услышать в ответ, что тот, кто сдает экзамен, любит животных, робок, музыкален и остроумен.

Настало время обсудить некоторые особенности понятий, описывающих интеллектуальные способности, склонности и действия. Мы обнаружим, что эти понятия действительно обладают некоторого рода первенством, хотя и не той каузальной первичностью, которую им обычно приписывают.

Место интеллекта в жизни человека (неважно, осознается это место метафорически или нет) принято описывать согласно определенным шаблонам. Об Интеллекте иногда говорят как об особом органе, уподобляя сильный или слабый интеллект сильному или слабому зрению или бицепсам. О Понимании иногда говорят как о чем-то вроде издательской фирмы или монетного двора, которые пускают в обращение свою продукцию посредством розничных торговцев и через банки. О Разуме иногда говорят как о мудром преподавателе или судье, который, окруженный слушателями, излагает, что он знает и чем располагает, и дает рекомендации. Не будем сейчас пытаться доказать, что эти и подобные им шаблоны не подходят для описания терминологии, вокруг которой будет строиться наше обсуждение. Однако мы сразу же с подозрением должны отнестись к тем предпосылкам, которые изначально предполагают эти стереотипы. Мы можем достаточно точно определить, что именно мы способны или не способны выполнить благодаря силе или, наоборот, из-за слабости нашего зрения или мышц; мы можем сказать, какая продукция производится данным издательством или монетным двором, а какая нет; мы можем оценить, что сообщил и что упустил конкретный преподаватель в конкретной лекции. Если же у нас спросить, какие именно действия и реакции человека мы должны классифицировать в качестве интеллектуальных, то обнаружится, что у нас нет подобных критериев. Несомненно, к классу интеллектуальных занятий мы должны отнести математические вычисления, судебную аргументацию, философствование, сбор и обобщение фактов. Но как нам поступить в том случае, если математические вычисления содержат множество ошибок и случайных догадок или выполнены чисто механически; если поводом к судебной аргументации послужило желание представить факты в ложном свете; если, философствуя, мы принимаем желаемое за действительное; если мы собираем факты необдуманно и наши обобщения произвольны?

Некоторые люди считают, что характерным признаком интеллектуальных операций является их нацеленность на обнаружение истины. Бридж и шахматы — интеллектуальные игры, однако в них целью выполнения интеллектуальных операций является победа, а не открытие. И инженер, и генерал составляют планы благодаря своим умственным способностям, но не ставят перед собой цели приумножить знания. Законодатель должен мыслить систематически и с помощью абстрактных понятий, но его усилия находят выражение не в теоремах, а в законопроектах. Наоборот, воспоминания пожилых людей могут оказаться источником большого количества фактических истин, но мы остережемся классифицировать их как проявления интеллектуальных сил, разве что в минимальной степени. Старики не продумывают то, что когда-то с ними произошло, это как бы само возвращается к ним. Также мы обычно не считаем бесконечные открытия, которые делает наблюдательный ребенок посредством зрения, слуха, обоняния, вкуса и осязания, проявлениями интеллектуальных усилий. Ведь он не получает за эти открытия ученые награды.